Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

Чак Берри имел оглушительный успех. Он ни разу не сбился за всё время этих гастролей. Толпы воплями и своей признательностью обессмертили права на быстрый темп Guitar Boogie,прямо после медленного блюза Wee Wee Hours. Вы, может быть, подумаете, что этот его триумф британского дебюта сделал его счастливым и разговорчивым за кулисами? Нет, отнюдь, напротив, он оставался всё время очень замкнутым и с трудом шёл на контакт.

Теперь я льщу себе, что я был тем счастливчиком, которому повезло быть за кулисами, смеяться и болтать там. Но собственно концерт был крошечной частью моей работы, и монотонность течения жизни на гастролях, разгрузки, погрузки, репетиции скрашивались добродушным подшучиванием и рассказами о происходивших смешных или грустных ситуациях. Но, с каким бы я уважением не относился к этому человеку и, несмотря на мои многочисленные попытки узнать его поближе, Чак Берри вёл себя заносчиво, даже надменно, и временами не проходило даже дня без этого.

Совсем другое дело — Карл Перкинс. Это настоящий южанин, джентльмен до мозга костей, готовый в любой момент покорить сердце молодого гастрольного менеджера бесконечными рассказами об Элвисе Пресли, Джерри Ли Люисе, Джонни Кэше, обо всех тех великих, которых я обоготворял в то время. Он с удовольствием взял на себя на время гастролей роль моего приёмного деда и заботился обо мне, как если бы я в действительности был ему внуком, особенно, когда я познакомил его с нашей жареной картошкой с рыбой, его новой страстью.

— Ты только представь, Таппи, у нас в Штатах такого лакомства не достать.

Мы останавливали наш автобус у каждого «чиппи», попадавшегося нам на пути, Карл вбегал внутрь и возвращался гружёный засаленными газетными кульками. Я не удивился, если бы к концу гастролей у него выросли бы жабры. Приятный парень и отличный профессионал.

Несмотря на то, что на афише его имя стояло после Берри, что могло вселить страх в сердца каких–нибудь менее сильных людей, его выступления имели оглушительный успех даже у поклонников Берри. В контраст яркому поведению Чака на сцене, Карл Перкинс обыкновенно прохаживался по сцене как заблудившийся ковбой. Аккомпанируя себе на гитаре, он спел What’d I Say, Big Wheel, Match Box, Mean Woman Blues и в завершение исполнил свою Blue Suede Shoes. Аудитория взорвалась овациями.

Группе Swinging Blue Jeans выступать приходилось после Карла Перкинса, толпа продолжала вызывать на сцену Карла, жаждала ещё бисов, поэтому, когда ребята выходили на сцену и начинали играть, музыка тонула в выкриках: «Вон! Вон! Вон! Вон!» Музыкальный мир жесток, но надо отдать им должное, они продолжали играть, невзирая на все эти свистки, хотя, однако, я думаю, едва ли они с любовью вспоминают эти гастроли.

Как бы мне ни нравился Карл Перкинс и вопреки моим проблемам с Берри, было нечто, что очень меня смущало: они едва общались между собой. Невинный английский паренёк, каким я был, никак не мог понять, почему два замечательных музыканта из Штатов, путешествующих и выступающих практически вместе, не смогли наладить отношения за все эти годы. Во–первых, я отнёс это к заносчивости Берри, которую я испытал на себе, но однажды, когда Берри сел в самом конце автобуса, а Карл, заметив это, сел в начале, я не выдержал и спросил Перкинса, что он думает обо всём этом. Не в ссоре ли они? Не услышу ли я какую–нибудь новую историю, связанную с этими именами, вроде тех, которые я уже читал несколькими месяцами ранее в разных журналах и газетах?

— Он же чёрный, сынок.

Это был ответ, какого я совсем не ожидал, что и прочёл Карл на моём лице.

— Таппи, — произнёс он, понизив голос, — у меня нет никаких предубеждений против чёрных, тем более против чёрных музыкантов. Чёрт побери, мне она нравится, музыка чёрных, но если дома узнают, что я общался с чёрным, даже если этот чёрный был самим Чаком Берри, они разобьют все окна в моём доме. И моя семья будет полностью изгнана из нашего района. Мне нужно думать о своей семье.

Понять я ничего не мог. Эта была моя первая встреча с проявлениями расизма и исходила она от человека, которого я полюбил и которому доверял. Но Карл не был расистом; он был просто человеком, который изо всех сил старался в стране полной предубеждений просто защитить своих домочадцев. Неужели Америка шестидесятых была так далеко от Англии шестидесятых? Оглядываясь назад, понимаешь, что так оно и было, но даже тогда, я был рад, что родился англичанином.

Вы спросите меня, а как же Звери, ведь это и их были первые гастроли? Они не испытали такого разочарования, какое выпало на долю Swinging Blue Jeans, и наладили отличный контакт с толпой. Овациями, как и ожидалось, была встречена Baby, Let Me Take You Home, но в истинный шок повергла публику небольшая американская народная песенка XVIII столетия об одном публичном доме, The House of the Rising Sun.

— Перерыв, парни, — объявил Микки Мост, покидая студию Кингсвей. — Вернусь буквально через пару минут.

Передышка. Хилтон развалился прямо передо мной, сигарета в углу рта, да и гитара всё ещё висит на ремне. Звери здорово поработали на гастролях Чак Берри. Мы прибыли в студию сразу после последнего концерта; сначала поездом до Лондона со всем нашим оборудованием, там наняли носильщика и прямиком в студию. На это ушла уйма времени, но группа была уже почти на финише, записав все дороги для своей первой долгоиграющей пластинки. Только подумать! Одним ранним утром все эти знаменитые номера вышли из тёмного подполья, студии, спрятавшейся в самой глубине под банком Мидленд в Кингсвее. На студии стоял плёночный четырёхдорожник, прадедушка нынешних цифровых монсторв–стодорожечников. Я часто вставал на своё старое место, вспоминая времена Диких Котов, с ритм–гитарой в руках, отпуская Хилтона сконцентрироваться только на ведущем мотиве. Но сейчас был перерыв, несколько дополнительных минут отдыха, перед тем как вернётся Микки, оттуда, куда он направился по неотложным делам. Эрик молчал, поглядывая, как Хилтон лениво перебирает струны, а из под его пальцев вырывались до боли знакомые ноты.

— Всё, мать твою, — неожиданно произнёс Бёрдон, вскакивая на ноги. — Пошли писать The House of the Rising Sun. Всего пять минут. Нам никогда не сделать этого, если Микки будет рядом.

Звукоинженер согласился, и с первого раза был записан один из величайших номеров. Ещё Микки не успел вернуться из уборной, а он уже был полностью готов.

Каждая сорокапятка в шестидесятых длилась приблизительно около двух с половиной минут. И четырёх с половиной минутная The House of the Rising Sun могла рассчитывать только на место в долгоиграющей пластинке. Но Эрику нравилась она, нравилась с того самого момента, когда он впервые услышал её в исполнении Боба Дилана (с того же альбома откуда была взята и Baby, Let Me Take You Home), и Хилтон, наигрывая мелодии во время одного из джемов, сыграл эти знаменитые акрпеджио (несколько аккордов), а Эрик буквально как настоящий адвокат, вступил в единоборство с EMI, чтобы она увидела свет. Со временем они с большой неохотой согласились выпустить The House of the Rising Sun сорокопяткой, и к 22 августа 1964 года она заслуженно заняла первое место в британском горячем списке.