Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

Но вот что странно. The House of the Rising Sun — народная мелодия XVIII столетия, а слова были написаны в 1928 году. Всё это означало, что её авторы, Джорджия Тёрнер и Берт Мартин, умерли задолго до того как она освободилась от авторских прав. Это было для нас отличной новостью, и, следовательно, права на новую аранжировку, а так же и на название The House of the Rising Sun полностью могли теперь принадлежать Зверям. Однако когда сорокопятка вышла в свет, Майк Джеффери сказал, что будет выглядеть нелепо, если под заголовком будут стоять все пять имён. Поэтому, то ли из–за просто симпатии, то ли в память об продолжающихся настаиваниях Алана изменить название группы, не могу точно сказать, но там оставили только имя Алана Прайса, и только его имя было уже напечатано на яблоке. Замысел состоял в том, чтобы все права принадлежали одному Алану, но в контракте был один пункт, по которому все члены группы получали равные доли. Это соглашение, о котором мы все дружно забыли, привело в будущем к неожиданным последствиям.

Но Великой Британией не собирался ограничиваться успех.

Перед выходом The House of the Rising Sun группа заключила шестинедельный контракт на концерты на волноломе Блэкпул вместе с Манфред Мэнн. Целых две недели мы держали своё обещание, но пришло одно известие, о котором мы мечтали ещё два года назад в нашем родном дождливом Ньюкасле. Группа попала в заокеанские горячие списки популярности. 5 сентября 1964 года сорокопятка The House of the Rising Sun заняла первое место среди самых популярных песен в Штатах и держала его целых три недели!

Это была настоящая победа. Единственной отечественной группой, которой удалось взобраться на пик популярности в Штатах до этого, были только Битлз. Наш агент записал нас в шоу Эда Салливана, которое планировалось выйти в эфир уже в следующее воскресенье.

Мы заплатили неустойку, разорвав контракт на выступление на волноломе Блэкпул, и немедленно вылетели в Нью–Йорк. Всё произошло очень быстро. Всего каких–нибудь пять недель назад, не было ещё ни успеха в Британии, ни звукозаписывающего контракта, ни первых гастролей. И вот, достижение невероятного успеха, самолёт в Америку со Зверями на борту и номером первым по обе стороны Атлантики, а я — их роуд–менеджер, этих шестерых зверей, и тоже лечу с ними в Нью–Йорк.

Вот и аэропорт; тел не чувствуем; затёкшие ватные ноги нас не слушаются, чего бы никогда не одобрила ни одна мать, в особенности ни одна мать из пригородов Ньюкасла. Но мы оказались не где–нибудь поблизости от Ньюкасла, мы оказались в Нью–Йорке, окружённые множеством намазанных толстым слоем помады губ, вопящих и выкрикивающих… наши имена. Мы, самые обычные парни с Северо–Востока, оказались зажаты в кольце настоящей потасовки, и старающиеся не подать вида, что нам страшно.

— Сюда. Ну, дайте же пройти.

Невысокий круглолицый человек пробивал себе дорогу.

— Я — Боб. Здесь слишком ветрено. Держитесь меня. Я занимаюсь приезжающими.

Звери, как выяснилось, оказались первой британской группой, которой предстояло пройти иммиграционный контроль по новой усовершенствованной схеме, обеспечивающей приезжающим музыкантам нечто подобие защиты от встречающих их вездесущих поклонников.

Боб Левин взглянул на меня и улыбнулся:

— Твоё лицо мне знакомо.

Боб был одним из американских роуди. Он работал с разными великими именами, такими прямо как Гленн Миллер, Дорис Дэй и Франк Синатра. Франк Барселона из Премьер–Таланта, один из ведущих нью–йоркских агентов, послал его встретить нас в аэропорту. Он был ни на дюйм выше своего роста (метр шестьдесят два), а костюм на нём был, похоже, на два размера меньше, так что обтягивал его, как плёнка колбасу. Я шёл по пятам за его сверкающей лысиной, ловко пробирающейся к выходу, где нас всех ожидал лимузин. Я и не думал тогда, что иду за человеком, сумевшим изменить в будущем всю мою жизнь.

— Твоё лицо мне знакомо, — повторял он.

Заняв всю заднюю часть этого огромного лимузина, мы выглядели испуганной группкой рабочих парней из Англии, придерживающихся семейных традиций и неуклюже пробирающихся задними дворами, и, тем не менее, встречаемых с королевскими почестями. А дальше ещё больше. Наш агент пересадил каждого из них из лимузина в их собственный Кадиллак, с откидывающимся верхом, где они могли, сидя на заднем сиденье приветствовать взмахом руки проходящих мимо ньюйоркцев. Это были шестидесятые и The Animals обладали властью, большей, чем сами короли. Они были поп–звёздами. Девочки визжали от восторга, и мы с лёгкостью могли уединиться с любой из них.

Америка для нас оказалась настоящим культурным шоком. Она ослепила нас. Всё здесь было больше, ярче и действовало возбуждающе. Проезжая через Нью–Йорк, я вдруг осознал, что совсем не вижу неба. Не верилось, что могут существовать такие высокие здания. В тот вечер в нашей гостинице я впервые увидел цветной телевизор. Мы все выросли в одноэтажных домах с уборными на улице, и для нас всех было непривычно, что не нужно было выходить из номера на улицу, чтобы пописать, и у каждого в номере был цветной телевизор! А эти девочки… да, девочки это было лучшее из всего.

За пятидневный визит в Штаты в сентябре 1964 года, Звери выступали по пять раз на дню в театре Парамаунт на Таймс–сквер. Можно считать, состоялись их первые американские гастроли, а в воскресенье 13 сентября появились на телевидении в передаче Шоу Эда Салливана. И надо сказать, поклонницы не отступали от нас ни на шаг.

Америка сошла с ума. Девочки взбирались по пожарным лестницам нашей гостиницы и дежурили напротив наших окон, в надежде поймать взгляд кого–нибудь из зверей. Они выкрикивали имена ребят, но я был с парнями неразлучно, поэтому девочек хватало и на меня, также как и им хватало парней.

Разве с тобой такого не случалось? Мы были молодыми, а ползающие по пожарным лестницам куколки были так близко от нас. Одному только правилу Merry Оf England мы строго придерживались, быть предельно вежливым. И если они умоляют тебя впустить… хорошо, но только из вежливости, верно?

Не хочу, чтобы вы неправильно меня поняли. Я спал со многими, и каждая из них была по–своему уникальна. Женщины шестидесятых, кто они? То были прекрасные, удивительные дни, ты мог встретить женщину любую, по своему выбору. И думаю, каждая уступала мне с радостью.

Но как же их было много! Все мы были молоды и, хотя внимание к нам было фантастичным, иногда ты просто боялся выйти из своего номера. Америка нашего первого визита так и запомнилась мне — своими нейлоновыми коврами, цветными телевизорами, уборными в номерах и вопящими женщинами.