Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

Мне часто говорят, когда кто–нибудь вспоминает шестидесятые, что меня там не было. Но я там был и наделал там много глупостей, но среди ни одной из них не было наркотиков. Не пытайтесь напялить на меня стереотип обкуренного роуди–торчка. Я даже и не заметил, как они постепенно проникли в наши жизни, трава, пурпуровые сердца (известные как спиды) и LSD. Многие коллективы, с которыми мне пришлось работать, сидели на наркотиках, как результат испытываемого ими давления, но мимо меня они прошли стороной. До этого момента.

— Что это, Эрик?

— Мы называем их пурпуровыми сердцами, — улыбнулся Эрик. — Они — ответ на все твои молитвы.

Не задумываясь ни секунды о том, что я делаю, я проглотил таблетку и запил стаканом воды.

— Впервые вижу такое. Эрик, а как скоро она начнёт действовать?

— Это дело минут, мой друг. Можешь отправляться прямо сейчас, и всё будет прекрасно, — Эрик снова мне улыбнулся, а я, схватив ключи от микроавтобуса, выбежал из клуба.

Действительно, не прошло и нескольких минут. Дорога бежала на север, моя нога жала на акселератор, а я… я чувствовал себя превосходно. Что за чудесная таблетка, которую мне дал Эрик. Глаза мои открыты, а я необыкновенно бодр и внимательно слежу за дорогой. Ночной прохладой обдувает меня через открытое окно, и я мысленно уже спрашиваю Эрика ещё таких пурпуровых сердец, чтобы с лёгкостью возить ребят долгими ночными часами после каждого концерта. Я давно так хорошо себя не чувствовал.

Я в рекордное время добрался до Ньюкасла, забежал в контору Майка в клубе A Go Go, схватил портфель, задержался ровно настолько, чтобы успеть выпить чашечку кофе, развернул машину и помчался обратно на юг, в Лондон. Дорога пролетела незаметно.

Остановив машину у дома Майка, я с трудом дотащил портфель до дверей его квартиры. Уму ни приложу, чем может быть он так набит, и почему он такой тяжёлый. Может быть, бумаги Майка или контракты, которые ему могли срочно понадобиться для утренней встречи? Моё любопытство было оттеснено чудесными свойствами волшебной таблетки Эрика.

Я ещё даже не позвонил, как Майк открыл дверь.

— Боже, да храни тебя, Таппи, ты спас мою жизнь. — Он схватил портфель и открыл его.

Я присвистнул. Толстые, засаленные пачки банкнот, плотными рядами заполняли всю внутренность портфеля. Зная Майка, зная его нелюбовь ко всяким расспросам или недомолвкам, я быстро попрощался, пожелал ему хорошего дня и уехал.

Теперь нужно было найти Эрика. Было очевидно, он провёл ночь более продуктивно, чем я — я нашёл его лежащим в постели с обвившейся вокруг него спящей чёрной красавицей.

— Эрик, что за чёртовски волшебную таблетку ты мне дал! — вскричал я, вихрем вломившись к ним в спальню. — Откуда она у тебя? Посмотри на меня, я даже ещё не ложился! Определённо, ты мне должен достать ещё таких. Я вот подумал, было бы здорово возить парней… — я заткнулся, как только встретился с двумя парами смеющихся глаз, уставившихся на меня. — А что? Что я такого спросил?

— Таппи, мой дружок, подойди к нам и присядь, — сказал Эрик, освобождая от одеяла краешек кровати. — Боюсь, я немного тебя разочарую.

— Что ещё, ты приготовил для меня? — насторожился я, в то время, как эбонитовая куколка Эрика, подхватив с пола его рубашку, со смехом выпорхнула из комнаты.

— Вот именно. Та таблетка, Таппи, которую я дал тебе, это не было пурпуровым сердцем.

— Но, как же так? Серьёзно, она же подействовала, я хочу сказать, вот посмотри на меня…

— Таппи… я дал тебе контрацептив…

Эрик ржал так, что слёзы брызгами лились из его глаз.

— Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что это был контрацептив?

Но Эрик был уже не в состоянии вымолвить ни слова.

— Эрик, я пока ещё в своём уме, я презерватива не глотал, дружище, — смешного в этом я по–прежнему ничего не находил.

Эрик долго не мог успокоиться, и только, когда он поборол удушающие его приступы смеха, он заговорил.

— Это женская противозачаточная таблетка. Понимаешь, таб–лет–ка. Я дал тебе таблетку, и ты умчался в Ньюкасл и примчался обратно, думая, что это пурпуровое сердце. Таппи, я тебя люблю, ты — неповторим! Видел бы ты Рика и Джона, когда ты вчера ускакал, с ними случилась настоящая истерика. Только посмотрите на эти ясные глаза! Ни капельки сна я в них не вижу. Боже, не думаю, что мне придётся ещё раз так когда–нибудь смеяться.

Из кухни, в поддержку Эрику доносилось ржание Хилтона и заливистый смех Эриковой эбонитовой куколки, видимо оба слышали весь наш разговор в мельчайших подробностях. Ну, разве я не идиот! Сколько ещё сумасшествий случалось в эти безумные шестидесятые! Я, вдруг, представил, что все эти женские гормоны носятся в данный момент в моём теле. От этого мне стало дурно, я почувствовал себя несчастным и больным, и, ничего не сказав Эрику, я молча поплёлся к себе в спальню. Мне просто необходимо было поспать, что я в итоге и сделал. Мой первый и последний опыт с наркотиками окончился огромной дозой сна в полностью завешенной от дневного света комнате, но я просыпался каждый час, с ужасом ощупывая себя, не начинает ли расти у меня девичья грудь.

*

Время шло. Грудь, слава богу, у меня не стала расти, и я продолжал пользоваться своим мужским началом на полную. Потребовалась бы не одна доза женских гормонов, чтобы сломить дух Таппи Райта! Но тут вдруг Хилтон объявил всем, что заразился триппером, и для большей убедительности сказал ещё, что подхватил его у той тётки, которую мы с ним делили поровну.

Я вознёс молитвы к Богу и отправился в ванную. Вроде всё показалось мне в порядке, но я не был уверен, что именно я должен был найти. Чёрт побери, ну, пожалуйста, только не это!

Ничего не оставалось, как идти нам в клинику Хаммерсмит. Ничего не скажешь, хорошее название для КВД (Кузнечный молот!), тем более что идти мне туда приходилось впервые. Я слабо надеялся, что этот раз станет для меня и последним, но то дело, которым я занимался, а занимался я заботой о рок–звёздах, было в этом смысле очень опасным. Хилтон оказался после меня в очереди, и стал нервозно теребить свой номерок, кстати был сорок вторым. Легко понять, что я был сорок первым. Что сказать о помещении, в котором нам пришлось ждать? Отличное место для тех, кто думает о смерти.

Нас вызвали одновременно, но мы оказались разделены ширмой. Наконец, я повеселел, всё что от меня требовалось, это пописать в баночку, и в голове стали крутиться слова моей матери: раз пришёл к доктору, терпи и делай всё, что он велит. И вот ещё, о чём я тогда подумал, к чему это она тогда мне говорила? Стоял я так там и ломал голову. Так или иначе, но всё утро я ещё не писал, и уже был готов наделать в штаны, пока дожидался своей очереди. Медсестра принесла мне баночку и вышла. Я слышал, как она говорила Хилтону, стоящему здесь же рядом за ширмой, те же слова, что и мне.