Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

Я скривился, уже понимая, к чему всё клонилось. Но верилось с трудом. Джими с Кати жили у Часа с Лоттой, и думаю, Час понимал, какого это жить над твоими постоянными кувыканиями, причём Лотта обыкновенно отрывалась на полную, поэтому продолжались они до предрассветных часов.

Так неужели Джими оказался настолько глуп, чтобы рисковать всем?

— Я уже прошёл три квартала, — продолжил Час, — как вспомнил, что оставил бумаги для встречи, назначенной на полдень, дома. У меня было ещё в запасе время, и я знал, что ты, Таппи, откроешь контору, если я немного задержусь, поэтому я повернул и спокойно зашагал назад.

Час сглотнул. Рассказывать нам это было для него тяжёлым испытанием, и по лицу у него побежали морщины.

— У меня и в мыслях ничего не было, я просто повернул домой. Я и не думал, что мог, уходя, разбудить Лотту.

— Но когда я вернулся, в спальне её не оказалось. Я подумал, что она уже встала и моется в душе или готовит завтрак, и, когда я отчаялся найти бумаги, подумал, что это она могла их куда–нибудь переложить. Знаешь, ей это доставляет удовольствие. Боже, Таппи, ты знаешь её так же давно, как и меня. Она вечно переставляет всё с места на места, и её не волнует, нравится ли мне это или нет.

— Но дело в том, что я и её никак не мог найти. Господи, сделай это всё дурным сном! Верни всё на место! Где я был всё это время, глупый, мать твою, наивный муженёк, бродящий по своему дому в поисках жены? Вдруг до меня донеслись… ну, да, они самые, стоны Джими из его комнаты.

Час сжал свои губы, и болью исказилось его лицо. Мне показалось, что вот–вот и он снова сорвётся, но помолчав, он продолжил:

— И я подумал: «Вот везёт негоднику, такую работу и я люблю!» Но чуть погодя, я вдруг понял, что это я должен был быть на его месте! Подонок, мать его! Это моя, мать тебя, была жена! Он буравил мою, мать перемать, жену прямо в моём же доме!

Я услышал, как Генри тихонько присвистнул. Что нам оставалось делать? Мы стояли и смотрели, как Час нещадно лупил кулаком по столу, а слёзы градом лились по его щекам.

— Час, — прошептал я, легонько отводя его руки от стола. — Боже, Час, прости, но что ты сделал? С Джими всё в порядке? Ты ненароком не сглупил ли чего лишнего, сынок?

Час поднял на меня глаза, полные слёз.

— Я был очень близок к этому! Тебе будет приятно услышать, насколько я знаю, что твой драгоценный малыш в полном порядке и превосходно справился с этим делом, мать его! Я выбил ногой эту чёртову дверь и нашёл свою жену с этим тощим костлявым маленьким гадёнышем, затем я спокойно стащил с постели свою любимую жену за её чудесные длинные белокурые волосы, в которые я так много вложил денег, чтобы они были такими сверкающими и пышными. Далее я бросил эту лживую, ловкую сучку посреди улицы, а Джими, его уже и след простыл.

— Я не о нём волнуюсь, Час, — постарался я объяснить. — Но если ты сделал что–нибудь глупое, я должен об этом знать первым, чтобы вовремя тебе помочь.

Но Час едва ли меня услышал. Он был в плачевном состоянии.

— Я прочесал всю Аппер—Беркли–стрит, но не смог его найти.

Он поднял на меня глаза, но ничего кроме боли в них не было.

— Не могу поверить, Таппи. Я сам пригласил Джими в свой дом, и вот чем он мне отплатил. Я даже не знаю, как давно ли это у них началось. Как могла Лотта так со мной поступить?

— Я посмотрел на неё, лежащую там, голой, мою жену, мою женщину, которую я любил, но увидел только маленькую грязную выгарку. Она вызывала во мне отвращение, Таппи, она вызывала во мне лишь одно отвращение. Она умоляла меня простить, а я отнёс ей её одежду и свалил прямо на улице. Она — дрянь. Я даже не хотел смотреть в её сторону.

Я не знал, что сказать Часу. Что можно сказать человеку, чей мир только что полетел ко всем чертям? Мне никак не верилось, что милая чудесная Лотта, которую я встретил и которую познакомил с Часом на тех самых шведских гастролях, после которых Алан Прайс ушёл из Animals, и Джими, которому Час уделил так много своего времени и своей энергии, чтобы тот смог добиться своей цели, ради которой родился, унизили и оскорбили Часа такой мелкой и глупой любовной интрижкой.

Час так никогда и не разговаривал с Лоттой снова, хотя и поддерживал связь с её сыном, Стефаном (который со временем пошёл по стопам отца и стал успешным менеджером нескольких известных диск–жокеев). Час так никогда и не простил ни Лотту, ни Джими Хендрикса.

Нелепые вещи происходят в этом мире, и хотя многие в музыкальном бизнесе были осведомлены о причине разлада между Часом и Джими, они молчали и никогда не решались сказать об этом открыто.

Ещё не наступило следующее утро, как в Лондон прилетел Майк Джеффери. Как и было ему обещано, я встретил его в аэропорту в моём вишнёвом Мини—Купере. Ни словом мы не обменялись всю дорогу до конторы Аним, лично я очень нервничал и боялся снова видеть Часа. Меня беспокоило, что он станет сожалеть, что открылся мне и возможно ему будет трудно сдержаться перед нами с Генри. Но Майк не стал спрашивать меня, что именно произошло, а я естественно не собирался сам ему об этом рассказывать, но подъезжая к Аниме, по радио стали передавать Hey Joe.

Когда мы вошли в контору, Час, казалось, уже взял себя в руки. Правда красные глаза и круги под ними выдавали его состояние, но он был полон решимости довести начатое до конца. Это был именно тот день, когда Час Чандлер продал Майку Джеффери свой интерес в Джими Хендриксе. С этого момента Майк полностью контролировал менеджмент Джими, выплатив Часу сто тысяч фунтов стерлингов.

Сумма значительная для 1969 года, но по сравнению с той, в которую обернулось обладание правами на Джими Хендрикса, она оказалась ничтожна.

Я поклялся никогда не рассказывать ни одной живой душе, чем со мною поделился в тот день Час, но Часа уже нет и я чувствую, что время подходит расставить всё по своим местам. Час Чандлера обвиняют во многих вещах, но он был великолепным менеджером и только из–за совершенно нелепых обстоятельств, описанных здесь мною, он передал контроль над карьерой Хендрикса Майку Джеффери. И он нисколько не несёт ответственности за катастрофические события, которые за этим последовали.

Вот так я попал на вудстокский фестиваль музыки и искусств в августе 1969 вместе с Майком Джеффери. Местечко Вудсток входит в небольшой город Бетель на севере от Нью–Йорка и вся толпа должна была расположиться на поле, принадлежащем фермеру Максу Ясгуру. Мы с Майком прибыли на место за два дня до начала, так как Майк должен был встретиться с Албертом Гроссманом, менеджером Боба Дилана, и увериться, что всё готово для выступления Джими.

Менеджмент — не единственное изменение, которое претерпел Джими Хендрикс; он готов к дебюту целой новой группы: Gypsy Sun and Rainbows. Ноэл Реддинг, басист Опытов всё более и более возмущался, что не может играть на своём любимом инструменте, гитаре, пока был в составе Опытов, а своего рода истерия, окружающая выступления группы стала ему докучать. Он решил уйти и основать свою собственную группу, Толстый матрац, и у Джими была возможность создать новый состав с новым ансамблевым звучанием, над которым он продолжал работать. Старинный друг Джими, Билли Кокс, занял место Ноэла, Мич Мичелл по–прежнему оставался на барабанах; добавились Ларри Ли, ритм–гитара и перкуссионисты — Джума Султан и Джерри Велез. Без Часа Вудсток должен был оказаться трамплином для Джими и его ансамбля.