Род Вейнбер - Рок–роуди. За кулисами и не только

30 августа Джими Хендрикс и Band of Gypsies возглавили фестиваль на острове Уайт. Фестиваль доказал, что «лето любви» окончательно прошло. Пристрастие Джими к наркотикам явно было разделено большинством собравшихся, и пока он преодолевал бесконечные технические неполадки, преследовавшие его на протяжении всего выступления, остальные из нас могли видеть, как огромная толпа предавалась безумствам.

Невинность ранних дней вместе с Джими исчезла напрочь, и я задавал себе вопрос, возможно ли вообще было вернуть это ощущение снова.

Оглядываясь сейчас назад, конец лета 1970 года кажется мне тёмным временем. Мой брак рухнул, мы теряли Джими Хендрикса, того, которого знали и любили, из–за всё разрастающейся проблемы с наркотиками и счастливые, полные надежд дни шестидесятых были уже позади.

Но наступало ещё более тёмное время.

Они приняли участие в немецком фестивале в Путтгардене, с ироничным названием «Фестиваль любви и мира». Из–за почти непрекращающегося дождя пришлось перенести их выступление на 6 сентября, но фестиваль был сорван вооружёнными столкновениями между конкурирующими бандами немецких байкеров.

Слишком много для Мира и Любви!

Билли Кокс не вынес эмоционального напряжения и серьёзно заболел. Группе пришлось свернуть европейские гастроли, и Билли был отправлен домой в Штаты на восстановление здоровья. Джими улетел в Лондон к Монике и посещал с ней все вечеринки, которые могли представиться.

Сверх всего начались обсуждения о возможных изменениях в менеджменте. Думаю, Джими винил Майка в том, что с Билли случился срыв и в тех малоуспешных выступлениях им спродюсированных. Но на самом деле Майк работал на Джими вовсю. Ему срочно требовались деньги, но Джими хотел сделать перерыв, думая заняться музыкальными экспериментами и поисками нового звучания. Несмотря на наркотики, Джими не забывал своей первой и истиной любви: музыки.

Срок контракта Майка, как менеджера Джими, истекал через три месяца и он начал паниковать. Он, конечно, мог понемногу успокаивать своих кредиторов небольшими суммами из сбережений Боба Левина, но необходимы были более ощутимые вливания и Джими Хендрикс был его единственным источником дохода.

Если он потеряет Джими, он потеряет всё: клубы в Испании, своё дело. Без Джими у Майка Джеффери был только один выход, объявить себя банкротом.

Но банкротство было бы только видимостью — и те, кому Майк должен был денег, не остановились бы перед физическим воздействием, чтобы только вернуть свои деньги.

И так как Майк хотел сохранить себе свои колени, то ему совершенно необходимо было продлить контракт с Джими, но вокруг толкалось много другого народа, вынюхивая добычу. Одним из самых главных претендентов был Алан Дуглас, и я даже слышал (от тех, кто не знал реальной причины их разрыва), что собирался вернуться Час Чандлер. Но в действительности, кто бы ни хотел взять под свою опёку одного из самых успешных музыкантов? Джими упорствовал, и Майку на самом деле пришлось бы сворачивать свои дела, если срочно не принять меры.

Напряжение возрастало, и все мы в Аниме чувствовали это. К Майку мы даже по–возможности старались не подходить. Так начинался для нас сентябрь 1970 года; Хендрикс был в Лондоне, тусуясь с друзьями, и я решил взять пару выходных, чтобы перевезти оставшиеся вещи из моего дома на Девоншир—Клоуз на север, в Витли—Бей.

Вещей оставалось не так уж много, всё уместилось в несколько сумок и, погрузив их в машину, я взял с собой двух моих псов. Маргарет решила, что боксёрам будет лучше в доме моего отца. И одна из самых больших бед, сопровождающих конец нашего брака, заключалась в том, что как мало было причин для этого. Эти псы были лучшими друзьями наших детей, и теперь, видя наши слёзы прощания, с высунутыми языками он прижались к заднему стеклу и их глаза выражали не меньшую скорбь, чем мои.

Это была грустная поездка, до самого Ньюкасла вместе с собаками. Мы с Маргарет решили развестись, и я покидал Лондон с бумагами для моего адвоката в руках. Мы уже делали несколько попыток, тысячу раз всё обговаривали, миллион раз пробовали найти решение, но время неумолимо разводило наши дороги в разные стороны. Маргарет решила вернуться в Польшу и, может быть, там выйдет снова замуж. Подходящее решение для моей польской принцессы; я только сожалел, что не смог стать для неё принцем в сияющих доспехах.

Мы добрались до Уитли Бэя только поздно вечером. Я очень благодарен своему отцу за его любовь и заботу. Он никогда не вмешивался в мои дела, но всегда был рядом, если я нуждался в нём, и, если честно, мне было бы очень трудно пережить эти сложные для меня дни.

Я пробыл в доме моего отца всё время, пока оформлялись бракоразводные бумаги. В Лондон я должен вернуться к 19 сентября, чтобы отвезти Джими в аэропорт.

Боб Левин позвонил мне из Нью–Йорка:

— Прости, что беспокою тебя, Таппи, похоже, плохие времена наступили, Джими поругался с Джерри, и отказывается работать с ним. Говорит, что Джерри ничего не понимает в его музыке или что–то в этом же роде… не знаю. В любом случае, мне бы хотелось уладить всё это, но для этого мне нужен Джими здесь, в Нью–Йорке и чтобы кто–нибудь присматривал за ним, пока я не причешу все дела. Что скажешь, Таппи? Не хочешь мне в этом помочь?

— Я хотел бы побыть ещё немного с моим отцом. Я только что привёз двух псов, моему бедному старому дружище. Мне не хотелось бы бросать его сейчас одного с ними.

— Он поймёт. Ты мог бы действительно очень помочь, Таппи, да и хороший повод поговорить с Джими. Думаю, только тебе удастся убедить его.

— Ладно, Боб, посмотрю, что смогу сделать.

Конечно, я согласился. Сказать откровенно, Боб был, возможно, прав, считая хорошей идеей вырвать меня на время из моего состояния и что такая поездка пойдёт мне на пользу. Я думал, как я увижу Джими. Джерри Стикеллз — отличный парень и первоклассный профессионал, и я был уверен, что смогу повлиять на Джими, и сказал отцу, что приходится уезжать раньше, чем мне хотелось.

— Звонил Боб, я должен лететь в Нью–Йорк через пару дней с Джими Хендриксом.

— Джими? — загадочно произнёс отец. — Тот твой приятель, не так ли? Хотите вместе отдохнуть?

Я рассмеялся и обнял моего отца. Всемирная знаменитость, а мой отец даже не подозревал об этом. Для Джозефа Райта Джими оставался одним из моих лондонских знакомых. Бурлящие шестидесятые и сумасшедший 1970 год даже не коснулись моего отца в Уитли Бэе.

Накануне утром мне позвонили из ньюкаслской конторы моего адвоката. Пришли бумаги, и требовалось моё присутствие, чтобы я последний раз их просмотрел, прежде чем поставят на них печати. Начинался день, 18 сентября.