Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

«РА». 1865. № 12. Стб. 1528—1531.

В 1866 году в Чертковскую библиотеку с признательностью приняты следующие приношения от просвещенных ревнителей общественного знания:

…От С. П. Колошина несколько записок, черновых набросков и рисунков A. С. Пушкина, в том числе шуточное шестистишие:

Все эти листки принадлежали В. П. Зубкову. Из стихотворений тут черновые автографы: «Ответ Х+У. Нет, не Черкешенка она» и «Зачем безвременную скуку» [537], подписано: «1 Ноября 1826. Москва». В рисунках находим силуэты Веневитинова, князя П. А. Вяземского и супруги его и других [538].

«РА». 1867. № 2. Стб. 317.

Оттого ли, что жизнь людей необыкновенных подлежит более всестороннему рассмотрению и забываемое у других обсуждается и оценивается в жизни великого поэта; или действительно в людях высшего разряда явственнее обнаруживаются неисследимые, таинственные силы человеческого бытия;— только то верно, что жизнь таких людей, как Пушкин, как Екатерина II, запечатлена чем-то чудесным, да и сами они в общем ходе истории — какое-то чудо. Можно сказать, что мысль о смерти не покидает Пушкина во всё продолжение его кратковременного жизненного поприща. Так, будучи женихом, из дома невесты своей на Большой Никитской он глядел на гробовую лавку (помещавшуюся в доме ныне князя А. А. Щербатова) и написал свою повесть «Гробовщик» [539]. Так, во время венчания, обходя вокруг аналоя в церкви Большого Вознесения на Никитской, он уронил крест и побледнев сказал; «Tous les mauvais augures (все дурные приметы)». Эта мысль о смерти, служившая почти бессознательною основою дум его, сообщала его произведениям задушевную меланхолию, которою они проникнуты.

«РА». 1870. № 7. С. 1377—1378.

В статье Соболевского речь идёт о предсказаниях гадальщицы Кирхгоф, сулившей Пушкину получение денег, славу, ссылки и, наконец, гибель от белой лошади, или белой головы, или белого человека.

Несомненное свидетельство того, что Пушкин принимал деятельное участие в издании довольно редкой ныне книги, появившейся в СПб. в 1836 году, в августе месяце, под заглавием: «Кавалерист-Девица. Происшествие в России. Издал Иван Бутовский». 2 части: I, 289, II, 392 стр. Но в чём именно состояло это участие, мы не вполне знаем. На книге означено, что издал её г. Бутовский, а, между тем, во втором, вышедшем в июле 1836, томе Пушкинского Современника помещён отрывок из второй части этой книги, озаглавленный «Записки Н. А. Дуровой, издаваемые А. Пушкиным», и в прекрасном предисловии своём к этим запискам (с эпиграфом: modo vir, modo foemina [541]) Пушкин прямо говорит: «Мы будем издателями её любопытных записок». Из последних строк можно подумать, что Пушкин предлагал Н. А. Дуровой остановиться у него в квартире. Сам он жил тогда на даче на Каменном острову. Личность удивительной женщины, очевидно, занимала его, не познакомился ли он с нею в бытность свою в Казани в 1833 году? [542]

«РА». 1872. № 1. Стб. 199.

То было тяжёлое время для русской словесности. Перед тем погиб барон Дельвиг за помещённые в его «Литературной газете» четыре французских стиха об июльской революции, а в сущности за то, что вместе с Пушкиным, кн. Вяземским, кн. Одоевским и другими лучшими деятелями словесности противодействовал на журнальном поприще Булгарину, умевшему стать под покровительство графа Бенкендорфа. Подозрительность власти, питаемая тайными внушениями таких людей, как Булгарин, усиливалась, но, к счастью Даля, его знал ещё по Дерпту Жуковский и успел его спасти. (Вот ещё заслуга Жуковского перед Россиею.) Общественное внимание обратилось на молодого писателя, который с этих пор стал помещать в журналах разного рода повести, рассказы и очерки, уже не подвергаясь преследованию. Сближение с Жуковским, а через него с Пушкиным утвердило Даля в мысли собрать словарь живого народного русского языка. В особенности Пушкин деятельно ободрял его, перечитывал вместе с ним его сборник и пополнял его своими сообщениями. За несколько дней до своей кончины Пушкин пришёл к Далю и, указывая на свой только что сшитый сюртук, сказал: «Эту выползину я теперь не скоро сброшу». Выползиною называется кожа, которую меняют на себе змеи, и Пушкин хотел сказать, что этого сюртука надолго ему станет. Он действительно не снял этого сюртука, а его спороли с него 27 января 1837 года, чтобы облегчить смертельную муку от раны (сюртук с дырою от пули в правой поле хранится у М. П. Погодина). Случайно находясь в Петербурге, Даль провёл с Пушкиным все три дня его предсмертных страданий и получил от него с его руки изумрудный перстень, так называемый талисман. Пушкин умер на руках Даля, в буквальном смысле слова.

«РА». 1872. № 10. Стб. 2026.

Итак, вот в каком положении очутился несчастный поэт. Осенью 1824 года, к которой относятся вышеприведённые (из бумаг Жуковского извлечённые) письма, началось для него время полной опалы: до того он только удалён был из столицы и, вспоминая Петербург, мог говорить:

Теперь уже было не до шуток. В формуляр его занесены слова: «Исключается из службы за дурное поведение»; он предан тройному надзору местного губернатора, местного дворянского предводителя и ближайшего архимандрита, коему вменено в обязанность присматривать за его нравственностью (дедушка-игумен был ли нам приятен!). Жандармский чиновник, по составленному вперёд маршруту, коим запрещалось заезжать в Тульчин и Каменку, привёз Александра Сергеевича в село Михайловское, где тогда проводили летнее время его родители [545]. Вот пропасть, в которую ввергнул его Одесский демон:

Понятно, что Сергей Львович неласково принял сына.

Поэт нашёл себе нравственное убежище у Прасковьи Александровны Осиповой, которая, вместе с Жуковским, сумела понять чутким, всеизвиняющим сердцем, что за вспышками юношеской необузданности, за резкими отзывами сохранились во всей чистоте не одна гениальность, но и глубоко доброе, благородное сердце и та искренность, которая и доселе даёт его творениям чарующую силу и власть над людьми.