Пётр Бартенев - О Пушкине: Страницы жизни поэта. Воспоминания современников

К письму 8 и 10 января 1832 г. [554]

Нащокин тоже бывал суеверен. Он носил кольцо с бирюзою против насильственной смерти и в последний приезд Пушкина настоял, чтобы он принял от него такое же кольцо. Оно была заказано. Его долго не несли, и Пушкин не хотел уехать, не дождавшись его. Кольцо было принесено позднею ночью. По свидетельству Данзаса, кольца этого не было на Пушкине во время предсмертного поединка; но перед самою кончиною он велел Данзасу подать ему шкатулку, вынул из неё бирюзовое кольцо и подавая сказал: «От общего нашего друга».

К письму 2 декабря 1832 г. [555]

Так называл Пушкин свою повесть [«Островский»], напечатанную после его кончины под именем Дубровского. Она написана по рассказу Нащокина, который сам видел в остроге этого Островского, Белорусского дворянина, доведённого до нищеты богатым своим соседом; так как Дмитрий Васильевич Короткой состоял на службе и знал производство тяжебных дел, то Пушкин и пишет, что пришлёт ему на критику свою повесть.

По вызову Пушкина Нащокин написал несколько очерков своего детства и рассказов о своих предках. Два-три его анекдота попали в посмертные издания сочинений Пушкина. Рассказ о сношениях его отца с великим Суворовым был отдан Пушкиным великому князю Михайлу Павловичу.

Нащокин сообщал нам, что у него было ещё два письма Пушкина, которых он лишился следующим образом. Был в Москве некто К<���ашинцов>, родственник известного Леонтия Васильевича Дубельта. Он получил через последнего должность в Москве, состоявшую в том, чтобы частным образом следить за литературою. Он-то выпросил у Нащокина на один день для прочтения с семейством своим письма Пушкина, и два из них удержал. В одном из них П<���ушкин> извещает, что Государь пожаловал ему 5.000 рублей годового жалования, pour faire jouer ma marmite [556]; больше он дать не мог, ибо это превышало бы и генеральский оклад [557]. Пушкин писал письма Нащокину и с Кавказа, во второе своё путешествие. В одном из таких писем, сколько помнил Нащокин, Пушкин говорит, что он путешествовал с особым денщиком, и солдатки, видя его, может быть, одного из Русских, в тех местах разъезжающим в статском платье, почитали его немецким попом.

Нащокин помнил ещё одно письмо Пушкина, об утрате которого особенно можно пожалеть. Письмо было писано незадолго до смерти; после последнего их свидания (которое было весною 1836 г.) Пушкин писал, что ему надо достать 5 тысяч, чтобы разделаться с Петербургом: он хотел увезти жену в Псковскую деревню и зажить там, но 5 тысяч у него не было. Видно, он их не достал. Нащокин глубоко жалеет, что не догадался послать ему эти 5 тысяч, которые у него тогда были.

Двенадцатый век: Сборник.— М., 1872.— С. 383—384, 386, 393—395.

В кружке приятелей и людей любимых Пушкин не отказывался читать вслух свои стихи. (Читал он превосходно, и чтение его, в противность тогдашнему обыкновению читать стихи нараспев и с некоторою вычурностию, отличалось, напротив, полною простотою.) Однажды, поздно вечером, перед тем, как собравшимся надо было разъезжаться, его попросили прочитать известное стихотворение Демон, которое кончается двустишием:

Только что прочитав эти стихи, Пушкин заметил, что одна из слушательниц, молодая девица по имени Варвара Алексеевна [558], зевнула, и мгновенно сказались следующие четыре стиха:

Это значило, что засиделись слишком поздно, что пора ехать спать.

«РА». 1877. № 4. С. 489.

22 Августа 1829 г. Тифлисский военный губернатор С. С. Стрекалов писал Московскому военному генерал-губернатору князю Д. В. Голицыну, что «известный поэт, отставной чиновник 10-го класса Александр Пушкин отправился по делам из Тифлиса в Москву». Имея в виду высочайшее повеление о состоянии Александра Пушкина под секретным надзором правительства, Тифлисский военный губернатор счёл нужным уведомить Московского военного генерал-губернатора об отъезде Пушкина из Тифлиса.

Вследствие такого уведомления Московский военный генерал-губернатор немедленно предписал Московскому обер-полицеймейстеру «иметь под секретным надзором полиции означенного чиновника 10-го класса Александра Пушкина».

Тогдашний Московский обер-полицеймейстер генерал-майор А. С. Шульгин, донося Московскому военному генерал-губернатору о выезде (12 Октября 1829 г.) Пушкина из Москвы в Петербург, писал, что по надзору полиции в поведении Пушкина ничего предосудительного не замечено и что об учреждении за ним надзора он сообщил исправляющему должность Петербургского обер-полицеймейстера полковнику Дершау. 13 Марта 1830 г. Пушкин возвратился из Петербурга в Москву и остановился Тверской части в доме Черткова, в гостиннице Коппа (нынешнем доме г. Обидина, в Глинищевском переулке, между Тверскою и Большою Дмитровкою). В поведении его опять ничего предосудительного замечено не было, а 16 Июля 1830 г. он опять выехал в Петербург, откуда возвратился 9 Декабря 1830 г., останавливался Тверской части, в гостиннице Англия,а 16 Октября 1832 г. снова выехал в Петербург. 19 Апреля 1833 г. С. Петербургский военный генерал-губернатор просил Московского военного генерал-губернатора уведомить его, по какому случаю признано нужным иметь г-на Пушкина под надзором полиции. На это Московский военный генерал-губернатор отвечал, что сведений о том, по какому случаю признано нужным иметь Пушкина под надзором полиции, у него не имеется.

«РА». 1877. № 6. С. 236—237.

Данная заметка — свидетельство того, как не доверяло Пушкину и боялось его николаевское правительство, какой сетью тайного надзора был он опутан после «милостивого освобождения» из ссылки.

Не все даты здесь точны.

С гениальным изваянием Фальконета для Русских людей неразрывно связано словесное воспроизведение его в Медном ВсадникеПушкина. Отделённый от Фальконета целым полувеком, Пушкин сошёлся с ним в основной мысли: конь Петра Великого — это наша Россия, угаданная сыном Французского простолюдина.

Пушкин не кончил своего произведения, и только вступление к нему напечатал сам; остальное найдено в его бумагах [559]. Герой поэмы, лишённый наводнением (в котором он винит Петра) всего, что ему было дорого, в припадке умоисступления, высказывал Преобразователю упрёки, от которых сохранились только следующие неотделанные стихи: