Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Лежать пришлось до 16 часов дня. Минут за пятнадцать до назначенного срока на дороге показался велосипедист. «Наверно, он», — переглянулись мы. И действительно. Он подъехал к краю кустарника, бросил велосипед, осмотрелся вокруг и в назначенное время дал условный сигнал, просвистев несколько раз. Немного подождал — никто не появляется. Он углубился в кусты, попробовал свистеть там. Вахитов предложил: «Пойдем». Я возразил: «Успеем еще, обождать надо, а он никуда не денется». Лежим — ждем. Вахитов снова торопит, но мы с Костей, словно предчувствуя подвох, настояли на своем. Ждем еще минут пять-десять. Вахитов начал горячиться, обозвал нас трусами, но мы с Костей не обращали внимания и продолжали выжидать. Наконец, мне послышался шум моторов. Все прислушались. Подождали еще минут десять. Вахитов пытался подняться и один выйти на встречу с Колядой, но нам удалось остановить, слегка остудив его пыл. А еще через несколько минут видим — по дороге из Большой Сливы выезжают две грузовые автомашины. У опушки они остановились и из кузовов начали выпрыгивать немцы и «черные бобики» (так мы называли полицаев). Тогда я и сказал Вахитову: «Ну, что теперь иди, что — струсил?» Потом шум моторов раздался с другой стороны леса.

Позже оказалось, что немцы прочесали все заросли кустарника и лес, но никого не нашли. А мы спокойно пролежали с другой стороны дороги у реки до позднего вечера, молча переживая момент, когда сами могли прийти в руки фашистов. Ни у кого даже предположения не возникло, что почти на ровном месте могут скрываться партизаны. Конечно, все мы пережили страшные минуты. И никогда не поверю, что есть храбрецы, которые заявляют, что ничего не боятся. Мы убедились в правоте слов комиссара: Коляда оказался провокатором.

Вечером того же дня, когда все немного утихло, мы договорились пробраться ближе к деревне Большая Слива и скрыться на дневку в полуразрушенной ветряной мельнице, которая стояла на берегу речки как раз напротив дома, где жил Василий Голец с семьей. Мы хотели предупредить Василия о провокации и забрать его в отряд. Но сделать этого не удалось. Мы не успели… И на рассвете следующего дня, добравшись до места, с высоты ветряка мы наблюдали, как к дому Гольца подъехали две фашистские грузовые автомашины. Немцы окружили дом, но Василий успел выскочить через окно в огород. По убегавшему открыли огонь, ранили и, истекающего кровью, его потащили к машине и посадили в кузов. Арестовали его жену, которая была с грудным ребенком на руках, и сестру. Пока их выводили из дома и грузили в машины, Василий еще раз пытался бежать. Он выскочил из грузовика и успел преодолеть несколько метров, раздался еще один выстрел и он упал, но не был убит.

О том, что произошло на дороге потом, нам рассказал живший неподалеку старик. Один из полицейских начальников по фамилии Бузук подошел к пытавшемуся подняться Василию, достал наган, и прежде, чем выстрелить, процедил со злобой: «Ну что, бандит, доигрался. А еще прикидывался другом Коляды». В ответ Василий успел прокричать: «Стреляй, гад, но и вам скоро будет амба!» В тот же день было арестовано, вывезено в Слуцк, а затем расстреляно еще тринадцать остававшихся в деревнях партизанских семей, которые в основном состояли из женщин, стариков и детей.

Слова Василия оказались пророческими, как и слова многих патриотов, положивших свои жизни в борьбе с фашизмом. Вскоре после разгрома фашистов Бузук был арестован в Слуцке и приговорен к расстрелу, в назначенный срок приговор был приведен в исполнение 114.

Чувство ненависти к врагу настолько овладело нами, что хотелось мстить на каждом шагу при первой же возможности.

Немного позже этих событий мы встретились с нашим другим связным — Сергеем Живоглодом, который жил на окраине деревни Козловичи рядом с железнодорожным полотном. Ночью мы пришли к нему домой, рассказали о последних трагических событиях, о нашем желании отомстить врагам. Сергей серьезно задумался. Он жил с отцом и маленьким ребенком без матери. Тут же Сергей повел нас на гумно, где хранилось сено, солома, необмолоченные снопы. На гумне он оставил нас на ночлег. А сам пообещал на следующий день сходить в соседнюю деревню Бондари, где у него жила родная сестра, чтобы попросить ее сходить в Малую Сливку. Она должна была узнать в этой деревне от своей дальней родственницы по мужу, сколько немцев охраняют в дзоте мост через реку на железной дороге, по сколько человек и когда приходят они в деревню.

После возвращения сестры Сергей рассказал нам обо всем, что удалось выяснить. Мы попросили провести нас по торфяному болоту в Малую Сливку, чтобы ночью быть там. Сергей подвел нас к кладке через речку и посоветовал, как лучше пройти и где остановиться на дневку, чтобы никто не обнаружил, а сам вернулся назад домой.

Найти место дневки оказалось непросто. Перебирая сарай за сараем, мы так и не нашли подходящего места. Оставалось последнее с края деревни гумно. Костя Фурсов, самый маленький и худой, отодвинув доску из-под дверей гумна, пролез внутрь и позвал нас за собой. Мы тоже пролезли, поставили доску на место. Уже рассветало, и сквозь щели проникали первые солнечные лучи. Мы удобно разместились в углу гумна между кучей сухого сена и толстыми снопами обмолоченной ржи (их называют кулями и используют для покрытия крыш). Утром слышали, как хозяин открыл дверь, вошел в гумно, что-то переставлял, мастерил, готовясь к обмолоту снопов новой партии урожая. Несколько раз хозяин приходил, уходил, опять возвращался и ничего не замечал. Когда хозяин уходил, кто-нибудь из нас бежал к дырке в стене и наблюдал за происходящим на улице.

Мы видели, что в деревню по железной дороге от дзота 115сначала прошел один немец, через час еще двое. Назад они как будто еще не возвращались. Стояла жуткая жара, нас одолевала жажда, к тому же очень хотелось есть. После обеда мы услышали визг свиньи. «Наверное, зарезали, сейчас придут за кулями, чтобы осмолить», — предположил кто-то из нас. И правда, через каких-нибудь полчаса приходит хозяин за кулями, а поскольку прятаться на гумне было больше негде, кроме как за кулями, естественно, подняв куль, он нас обнаружил. С перепугу он, конечно, закричал, но к нему тут же бросился Вахитов с пистолетом: «Замолчи!» Хозяин еле пришел в себя. А когда он успокоился, нам даже удалось поговорить.

— Есть полицаи в деревне? Кто они?

Хозяин опустил голову и замолчал, потом нехотя признался:

— Есть один… Только мой брат… Только вы его не убивайте. Он туберкулезом заболел, и его немцы отправили домой…

— Смотри, старик, если выдашь нас немцам, живыми не сдадимся, видим через щели во все стороны. Но и вас с братом не пощадим. Если не мы, то другие партизаны отомстят за нас.