Михаил Никольский - Кровью своего сердца

«Все, конец», — думаю себе. Но мысль работает особенно напряженно. Прошу Вырву, чтобы он положил ящик с миной мне на левую руку. Стоявшие рядом советовали: «Брось мину за угол дома!» или «Бросай в колодец!». «Нет, нельзя так», — вспомнил я слова нашего инструктора Шимченка, который говорил, что если мина встречает препятствие, то ее взрывная сила возрастает. Выхожу с миной во двор, огибаю колодец. Остановился в ожидании смерти — пальцы, что держат боек, слабеют, еще чуть-чуть и разожмутся. От взрыва такой мины грузовую машину рвет в клочья, а тут один… Один на один со смертью. Все партизаны вышли на крыльцо и наблюдают за моими дальнейшими действиями. Наконец, решился: бросил мину вверх над собой и вправо. Кажется, услышал взрыв, а больше ничего не помню.

Сколько лежал на земле, что со мной, — ничего не соображал, был без сознания, как потом выяснилось, контужен. Наконец, через час-другой, как мне казалось, пришел в себя. Потом понял, что прошли секунды. Левой рукой ощупал голову — вроде цела, хотя на руке осталась кровь. Подошли ребята, давай суетиться. Принесли перевязочный пакет обработать раны. Вторую руку я не чувствовал — ни боли, ничего. Но когда поднял ее с земли, увидел, что все пальцы висят клочьями. Ребят попросил найти небольшую дощечку, сантиметров сорок на десять-пятнадцать. Принесли, хозяйка оторвала кусок от чистой полотняной простыни. Я помочился на раненную руку — старый испытанный способ — и мы с ребятами начали укладывать пальцы на дощечку и перематывать «бинтом». После перевязки меня отвели в сени на деревянную кровать с соломенным матрасом. В тени лежать было прохладнее.

Вскоре я почувствовал нестерпимую боль в правой руке. Казалось, еще немного и на стену полезу, хотел даже застрелиться от боли. Уже пистолет достал, да палец сорвался и пуля ушла в потолок. Прибежали ребята и отобрали пистолет. Принесли бутылку самогона. Я выпил ее до дна, прямо из горла, но это не помогло. Только после второй бутылки я захмелел и уснул. Как рассказывали ребята, вечером они положили меня на повозку и, пока не прошел «наркоз», повезли в деревню, где был фельдшер, по болотам, по корягам и колдобинам…

Очнулся я через сутки уже километров за сорок от лагеря, когда приехали в деревню Жоровка Любаньского района. Проснувшись, увидел, что вся одежда на животе и повязки пропитались кровью. Позвали деревенского фельдшера, он сделал первую перевязку. Когда руку разбинтовали, клочья пальцев остались на дощечке и разошлись. Я снова сложил их вместе и опять руку забинтовали холщовым полотном. Еще через двое суток меня доставили в партизанский госпиталь на остров Горное. Здесь я увидел Васю Филатова, который уже ходил и встретил меня с удивлением: «И тебя ранило?» Рана на руке еще болела, но уже не так остро. Начальник госпиталя Василий Пепенин тут же распорядился и сделал перевязку, покрыв рану раствором риваноля 126. Через пару дней новая перевязка. Рука посинела, и хирург госпиталя Крук высказал предположение о заражении крови, предложив ампутировать пальцы. Когда он ушел, Вася Пепенин шепнул мне: «Не соглашайся, попробуем сохранить руку».

Затем Пепенин на лошади поскакал в соседнюю бригаду им. Кирова, километров за двадцать. Этой бригадой командовал довоенный главврач Стародорожской больницы Алексей Иванович Шуба, хирург по специальности. Пепенин попросил у него бутылку перекиси водорода, который был доставлен самолетом из-за линии фронта. Возвратившись в госпиталь, он тут же сделал перевязку, залив рану раствором. Рука сразу покрылась пеной с пузырьками. Он опять все перевязал и сказал, что через трое суток посмотрим, нужна ли операция. Когда снова открыли рану, к бинту присохло все посиневшее и омертвевшее, открылось живое окровавленное мясо. Василий обработал рану еще каким-то раствором, с моей помощью опять соединил кости на пальцах и наложил повязку.

Вася Филатов ухаживал за мной, как за ребенком, так как обходиться без правой руки я не привык, да и остальные раны давали о себе знать. Я очень удивился тогда, что Вася так быстро поправился. Когда Пепенин спросил, кто зашивал Филатову живот и делал перевязки на поле боя, мне пришлось сознаться, что все швы и перевязки наложили мы с Куркевичем. На что Пепенин сказал: «Вам просто повезло, очень удачно все получилось. Ведь когда потом снимали швы, то даже никакого нагноения не было».

Михаил Никольский, Василий Филатов с внуками и Карл Куркевич, около 1981 г.

Лет десять тому назад вместе с Карлом Куркевичем мы съездили на его «Жигулях» в деревню Ваньковщина Слуцкого района, где живет Василий Филатов с семьей. Вася обрадовался встрече, хотя и не сразу узнал Карла, ведь прошло уже почти сорок лет. Когда Куркевич начал вспоминать о ранении Васи в бою у деревни Мордвиловичи, о том, как мы зашивали ему живот, Вася, который почти ничего тогда не помнил, будучи без сознания, и его жена очень удивлялись. Но когда Вася поднял рубаху, все мы увидели сросшуюся волнами кожу. Рубец был примерно сантиметров тридцать. На память мы сфотографировались втроем: я, Вася Филатов и Карл Куркевич.

Примерно через три месяца рана на руке зажила, но пальцы остались неподвижны в суставах. Еще раньше были сняты повязки с головы. Но рука моя по-прежнему была с шиной на мягкой повязке, подвешенной к шее. Слишком опасно было пользоваться правой рукой. Кожа на пальцах была очень тонкая и легко повреждалась. Однако я не мог уже сидеть в госпитале без дела, помогал фельдшеру лечить больных и раненых, был ассистентом во время операций.

Помню, как-то у одного раненного партизана началась гангрена ступни. Хирург Крук вместе с врачом Воробьевым решили оперировать больного. На дворе под ветками сосен был стол из толстых березовых жердей. На стол положили больного, привязали его за руки к столу, чтобы не вырывался во время операции, ведь средств для наркоза не было и все резали по живому. Так же привязали и ноги. Меня поставили в изголовье. Лицо партизана было накрыто простыней, чтобы он не видел операции. Когда все было приготовлено, помню, хирург надрезал скальпелем мясо над костью ниже колена, а затем кто-то из уже выздоровевших партизан обычной пилой, какой дрова пилят, начал отпиливать кость. Жутко было смотреть на эту операцию. А что чувствовал сам больной в эти минуты?! Трудно себе представить ту боль, что он испытал. У меня до сих пор в ушах стоит его дикий крик.

После операции фельдшер обработал рану, а кость со ступней кто-то отнес в сторону и закопал. Однако, после операции гангрена обнаружилась выше. Снова операция подобным образом. Теперь было отпилена нога немного выше колена. Но и это не помогло, третья операция. Теперь уже отпилили почти до паха. Несмотря на принятые меры, больной умер — заражение крови продолжалось после всех операций и остановить его было уже невозможно. Отмучился человек сполна и ничего не помогло.