Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Вначале Леонид дал мне кружку кислого молока, предупредив, что после длительного голодания есть сразу нельзя. На второй день я тоже питался простоквашей. И только на третий день Леонид дал мне вареное яйцо, немного свежего творога и кусочек хлеба. Постепенно пища становилась все более плотной и силы восстанавливались. Через десяток дней я почувствовал себя значительно лучше и был готов возвращаться в отряд, но Леонид задержал меня еще на несколько дней. А вскоре вместе с Манкевичем мы выбрались с этого островка.

Потом я узнал от Антонины Игнатьевны Хотько о том, что островок этот назывался Кленовым леском и находился на урочище Городок недалеко от деревни Обчин Любанского района. С Антониной Игнатьевной мы случайно разговорились в автобусе по пути из Слуцка в Любань. Выяснилось, что она живет в той деревне, и что отец ее очень хорошо знал Леонида Манкевича в годы войны — именно он показал партизану этот незаметный и малоизвестный островок. На этом островке одно время скрывался от фашистов коммунист Николай Евкович Достанко, пока не пришел в отряд Розова. Потом он был редактором Слуцкой подпольной газеты «Народный мститель».

Когда мы пришли в отряд им. Громова, многие партизаны, увидев меня, удивились: «Ты что, с того света вернулся? Ведь видели, как ты с лошади падал, когда нас из засады обстреляли под Дяковичами». Отвечал вместо меня Леонид Манкевич, которому я подробно описал, как почти десять суток блуждал и ползал по лесам и болотам, пока он случайно меня не обнаружил.

Я снова окунулся в отрядную жизнь. Ребята вернули мне трофейный чешский автомат с двумя запасными дисками патронов. Именно тогда мне сообщили, что во время блокады в тех же Вербниках фашисты расстреляли мою мать.

Мария Францевна Никольская, 1940г.

Попросив разрешения у командира отряда, я отлучился с несколькими товарищами, чтобы найти труп мамы на болоте. Это было в апреле сорок четвертого. Как сообщили местные жители, мать была расстреляна 17 апреля и лежала на болоте уже несколько суток под старой елкой. При помощи местных знакомых ребят мне удалось довольно быстро найти место расстрела. Когда мы вынесли тело мамы на сухое место, я расстегнул плюшевку и насчитал на ее теле более десятка дырочек от автоматной очереди. Из кармана достал ее паспорт, несколько фотографий и ксенжку, по которой она молилась.

Пока копали яму для могилы, вдали показались вражеские автомашины с солдатами в кузове. Мы все оставили и бросились прятаться в кустарнике. Машины, не останавливаясь, проехали дальше в Жалы. Снова мы вернулись и продолжили копать. Конечно, досок для гроба не было, труп мамы опустили прямо в яму. Вдруг раздался крик: «Немцы!» А через минуту-две на дорогу выехали те же автомашины. Мы опять попрятались и видели из кустов, как из первой машины вышли немцы. Они подошли к месту захоронения, пугливо осмотрелись по сторонам и, не обнаружив ничего подозрительного, вернулись к машине и поехали дальше по направлению к деревне Бариков.

Наконец, нам удалось засыпать могилу песком, а в изголовье укрепить крест, сделанный накануне знакомыми по моей просьбе. После этого мои товарищи пошли по направлению к деревне Загалье, а я решил возвращаться в отряд, который располагался в лесу у деревни Хотиново Любанского района. Когда остался один и уже отошел километров на 10 по партизанским тропкам, остановился на привал возле канавы. От боли и обиды было как-то не по себе. Слезы хлынули из глаз. Я рыдал, как ребенок, который остался один. Да в общем-то так оно и было: всего двадцать лет и уже ни отца, ни матери, ни сестры, совсем один. Не давали покоя мысли: «Для чего жить? И кому я, калека, нужен? Возникали намерения пустить себе пулю в висок. Но разум взял верх над чувствами. Надо жить!

Возвращаясь в отряд, недалеко от деревни Веречегощ я случайно встретил Василия Пепенина, он был один и лежал на кочке в лесу рядом с тропинкой. Увидев меня, он попросил пистолет, чтобы застрелиться, заявив, что «все равно не жилец». Спрашиваю, почему? Он отвечает, что не может идти, что отморожены ноги, и уже, наверняка, началась гангрена. Я не дал ему оружие, рассказал ему о своих мытарствах и похороненной матери — последнем близком человеке, о том, что сам хотел свести счеты с жизнью, но нашел в себе силу воли удержаться от последнего шага. Тогда Василий заплакал, а успокоившись, попросил меня пойти по шалашам и землянкам, которые были недалеко, найти пилу-ножовку и принести ему. Возвратился я с пустыми руками. Тогда по просьбе Васи я разрезал финкой голенище одного сапога, попытался снять его, но это мне не удалось. Пришлось разрезать портянки и носок сапога вместе с тряпками. После долгих попыток удалось снять сапог с портянкой, к которой присохло отмороженное мясо с костей правой ноги. Когда ступня освободилась, мы увидели, что на ее конце торчат почти голые кости пальцев. Очистив кости от кусочков омертвевших тканей, Вася достал из сумки скальпель и предложил мне держать ногу, а сам по связкам-хрящикам отделил кости от оставшейся ступни, живой кровоточащей раны. Требовалась перевязка. Оторвав от своей нижней рубахи довольно широкую полосу, я подал ее Васе. Он перевязал ступню, поверх обмотал оставшимися сухими кусками портянки, обвязал все тонкой полоской сохранившегося бинта, но сапог на такую повязку не обуешь. Пришлось искать другой выход.

Около шалашей и землянок лежал труп лошади. Я снял с нее довольно большой кусок кожи с шерстью и принес Василию. Он замотал культю куском шкуры шерстью вовнутрь и выше щиколотки обвязал бинтом. Я нашел подводу, чтобы доставить Васю в отряд, потому что на подобную «операцию» со второй ногой без врача-хирурга он не согласился. Левую ногу обработали в партизанском госпитале.

Василий Пепенин, 1941 год

Так Василий Иванович Пепенин остался на всю жизнь с двумя культями на ступнях ног. После войны я не раз с ним встречался. Он работал в Кировском райздравотделе бывшей Бобруйской, ныне Могилевской области. Стал инвалидом Отечественной войны второй группы. В Кировске женился. Его дочь Раиса некоторое время жила у нас на квартире в Слуцке, когда училась в медучилище. Младший сын стал зубным врачом. В 1963 году Василий Пепенин умер, а я написал о нем большую статью, которая была помещена в Белорусской молодежной газете «Чырвоная змена», вторая статья была напечатана за моей подписью в «Кировской правде» на родине Василия (город Вятка).

Одно из последних боевых заданий чуть не закончилось трагически. В начале июня сорок четвертого года я был назначен старшим группы из пяти партизан-разведчиков. Была поставлена задача: мне в немецкой форме со знаками различия обер-ефрейтора с оружием и на велосипеде выехать из деревни Березовка на шоссе Слуцк-Бобруйск и направиться в сторону Бобруйска километров на 15—20. По пути я должен был считать и запоминать всю немецкую технику, которая под натиском Советских войск быстро катила на Запад. Затем следовало вернуться обратно к повороту шоссе на Березовку, что около деревни Весея, опять считая отступающую вражескую технику. Между деревнями Березовка и Боровуха меня ожидали остальные разведчики тоже с велосипедами. При встрече я должен был письменно изложить сведения о немецкой военной технике и с двумя нарочными на велосипедах срочно отправить их в штаб бригады им. Чкалова, который располагался в лесу у деревни Хотиново. Полученные сведения должны были передаваться в штаб фронта, которым командовал Рокоссовский 128. Эти сведения были необходимы для определения скоплений врага и ориентирования наших бомбардировщиков.