Михаил Никольский - Кровью своего сердца

Партизанская бригада им. Чкалова, 1943г.

Через пару недель почти беспрерывных боев половине партизан отряда им. Громова во главе с комиссаром Столицей удалось прорвать вражеское кольцо и с большими трудностями выйти в Старобинский район. Здесь находилось командование нашей бригады. Комиссар бригады И.С.Кононович, он же секретарь Слуцкого подпольного райкома партии, вызвал меня к себе и приказал: «Подбери группу разведчиков. Пойдете на территорию острова Горное, где госпиталь. Там найдешь оставшуюся группу раненых и больных тифом и выведешь их сюда».

Пришлось опять возвращаться на Любанщину. После некоторых поисков удалось обнаружить наших раненых и больных. С ними был и Василий Пепенин. Образовалась группа из пятидесяти человек. И в обратный путь в Старобинский район, обходя дороги и засады. Некоторых больных приходилось поддерживать на ходу, так как самостоятельно идти они не могли. Мне пришлось тянуть на себе тифозного Карла Куркевича. Только в конце февраля мы пришли в деревню Гнилой Рак Старобинского района. Здесь всех разместили по хатам и продолжали лечение народными средствами. Нашему немцу Андрею поручили молоть зерно в жерновах.

Через несколько дней появились вражеские самолеты, начались бомбежки. Разведка сообщала, что и здесь каратели начинают блокаду партизанской зоны.

Через несколько дней я почувствовал сильный озноб и недомогание. Вася Пепенин измерил температуру: «Ого! Выше 39 градусов. Тифом заболел, не иначе». Так оно и случилось. Тифозная вша от Куркевича переползла ко мне и заразила.

Вскоре по приказу командования партизаны стали собираться для прорыва блокады и выхода из окружения. Я был ещё болен, но меня подсадили на седло, и я вместе с остальными разведчиками оказался впереди колонны. Когда мы приблизились к железнодорожному переезду около деревни Дяковичи (или Дятловичи, точно не помню), наша конная группа была обстреляна из вражеской засады. Лошадь подо мной упала, и я скатился в сторону. При мне по-прежнему был трофейный пистолет и граната-«лимонка» 127.

Сколько я лежал на земле без сознания — не знаю. Когда очнулся, рядом лежали трупы лошадей и наших разведчиков. Но ни немцев, на партизан никого не было, даже стонов раненых я не услышал. Поднявшись на ноги, в одиночестве пошел по лесу, стараясь не напороться на врагов. По пути подобрал санитарную сумку, похожую на картонный ящик, с красным крестом на боку. Нацепил её, не посмотрев, надеясь на то, что там есть хоть какие-то лекарства и немного сухарей. Через некоторое время я присел на пенек, чтобы немного отдохнуть, и решил открыть сумку. К сожалению, там оказалась женская юбка и шерстяной платок. Пришлось все оставить, кроме платка, который я взял с собой, чтобы теплее было ночевать на снегу под открытым небом.

Шагаю сутки, вторые, все чаще останавливаюсь, чтобы восстановить силы. Донимал жар и голод. Как-то напоролся на сожженные партизанские землянки, на дне одной из них лежала обуглившаяся картошка. Разломил одну, кое-как съел желтую мякоть без соли, затем вторую, третью, но не насытился. Наткнувшись на убитую корову, пытался вырезать кусочек мяса, но сырое есть не смог, а разжигать огонь было опасно, так как все время над лесом кружила «рама» и огонек костра мог привлечь внимание. Так прошло больше пяти суток. Мне казалось, что температура снизилась, но донимала слабость.

Однажды услышал автоматные очереди, подумал: «Наверное, немцы цепью прочесывают лес». Поскольку звуки стрельбы все приближались, я начал осматриваться в поисках надежного места, где можно было бы укрыться. Вскоре нашел укрытие среди камыша и бурелома в корнях ольхи на болоте. Проверил, видно ли будет меня. Только я успел, согнувшись в три погибели, залезть под корни, вложить пистолет в левую руку и приготовить гранату, как показалась цепь гитлеровцев. Шли они на расстоянии 70—100 метров друг от друга. Чем ближе они подходили, тем сильнее терзала меня мысль: «Заметят или не заметят?» Решил, что живым не сдамся. Попытался приставить пистолет к виску, но мешали отростки корня, обломал их. Приготовил гранату, если не удастся использовать пистолет, даже отогнул усики предохранителя. Но… и на сей раз судьба сберегла мою жизнь. Когда фрицы проходили мимо, казалось, от нервного перенапряжения волосы становились дыбом. Долго пришлось корчиться среди корней в неудобной позе, пока не убедился, что цепь не возвращается. Выполз из укрытия и еле ноги выпрямил. С трудом встал и побрел дальше по лесу.

Пытался утолять голод и жажду снегом, но в том состоянии это было невозможно. Еще через сутки-двое почувствовал, что идти ногами нет сил. Пришлось ползти (позже Вася Пепенин мне объяснил, что тиф дал осложнения на ноги). Избегая появляться на дорогах, полз по снегу, по болоту, до крови обдирая ладони и разрывая штаны на коленях. Когда и колени оказались в кровяных ссадинах, ползти стало еще труднее, так как постоянно донимала боль. Кое-как полз, стиснув зубы. Еще издали увидел труп лошади, подполз к нему, вырезал несколько кусков шкуры, привязал два куска побольше к коленям, а в двух меньшего размера прорезал отверстия, чтобы туда можно было просунуть пальцы и закрыть ладонь. В таком виде прополз еще несколько суток. Через некоторое время наткнулся на охапку соломы, которая, очевидно, слетела с крыши хаты во время пожара, устроенного фашистами, и потерял сознание.

Очнулся от прикосновения руки. Приподнявшись на руках, осмотрелся, как сквозь пелену тумана, и убедился в главном: передо мной не немец. Затем услышал голос: «Вставай, Михаил, чего ты здесь лежишь?» — и узнал Леонида Манкевича. Он увидел, что встать я не могу, попробовал взять меня под руки и помочь подняться, но силы в ногах не осталось, стоять я не мог. Тогда он поднял меня и, как барана, взвалил себе на плечи, повесив автомат впереди. Он принес меня на опушку леса, опустил на землю, чтобы немного передохнуть. Затем вновь понес меня по лесу. Вскоре мы вышли на болото, и Леониду пришлось идти со мной на плечах по колено в воде по одному ему известной тропинке.

Шли мы довольно долго, с частыми привалами и остановками. Пробирались такими местами, что, казалось, только волкам здесь и водиться. Вскоре вышли на незнакомый мне островок, тут Леонид положил меня в тень под широким дубом рядом с шалашом, сделанным из веток. Рядом были две землянки. Это была тайная явка для встреч партизана-разведчика Леонида Манкевича с особо доверенными связными из Любанского гарнизона. Здесь уже лежал больной тифом Михаил Веремейчик, тоже доставленный сюда Манкевичем. Несмотря на принятые меры, спасти его не удалось. Он был крупным мужчиной и не перенес кризиса болезни. Похоронили его тут же.