Игорь Мартьянов - Слово солдата

Неожиданно, перекрывая шум прибоя, донесся голос:

— Стой! Кто идет?

У всех у нас даже руки опустились… Если бы ударил в глаза луч прожектора, полоснула пулеметная очередь, мы бы не так были ошеломлены. Значит, пробултыхались по ледяным волнам всю ночь и причалили почти к тому же месту, откуда начали путь.

Командование нашу промашку, впрочем, не осудило. На успех нашей вылазки мало надеялись.

А потом было еще несколько бесплодных вылазок, похожих больше на жесты отчаяния. Позже стали беречь людей. То и дело появлялись новые бойцы, сменяющие погибших, уходили на повышение наши боевые командиры. Ушел от нас и полюбившийся всем лейтенант Ноткин. А через несколько дней он погиб на корректировочном посту на Сапун-горе.

Требовали ремонта наши орудия, выпущенные еще в 1914—1916 годах Обуховским сталелитейным заводом (надписи об этом красовались на телах орудий с торца, над замками). Стволы были так изношены, что снаряды улетали к врагу, мотаясь в воздухе, как подстреленные птицы. Стволы эти требовалось заменить под носом у противника, причем вручную. Сбитый и скособоченный кран валялся на боку между скрученных в бараний рог рельсов. Но без паровоза с платформой запасные стволы не доставить.

Ночью, в полном мраке, убирали рельсы и расщепленные шпалы, засыпали колдобины и воронки. Ночью же по починенному пути приходили платформы со стволами из линкоровского запаса. Новый ствол при помощи тракторов и домкратов скатывали с платформы на подкладки из шпал, демонтаж кое-как производили днем. Это не могло не привлечь внимания фашистских наблюдателей. Возобновились огневые налеты на батарею, не обходилось и без жертв. Но к утру наружные работы прекращались, паровоз уходил за следующими стволами, трактора, домкраты, лаги прятали в укрытие, и никакая разведка не могла заподозрить, что здесь производят столь сложные работы. Тяжелые и опасные.

Продолжали мы трудиться и днем, в башне, закрепляя стволы. Руководили этой работой гражданские специалисты, мастера с морзавода Сечко и Прокуда. И так — шестнадцать суток, без сна и отдыха. Поставили батарею в строй, как медики израненного бойца. Появилась уверенность: теперь есть чем встретить врага!

Когда командующему Черноморским флотом вице-адмиралу Ф. С. Октябрьскому доложили, что стволы уже заменены и 30-я батарея готова к бою, он возмутился: как посмели обманывать самого командующего! В мирное время для этого (при наличии подъемного крана) требовалось два месяца, а тут, под огнем противника, демонтаж — за шестнадцать дней! И действительно — поверить было трудно, так что командующий решил увидеть все собственными глазами.

В канун 24-й годовщины Красной Армии на нашу блокированную северную сторону фашисты сбросили с самолетов тысячи зажигательных пакетов. В это время нам и сообщили о прибытии высоких гостей. Вместе с Ф. С. Октябрьским приехали командующий Приморской армией И. Е. Петров, командующий береговой обороной П. А. Моргунов и дивизионный комиссар Н. М. Кулаков. Для встречи нас построили в главном коридоре крепости, напротив своих башен. Прибывшие медленно прошли вдоль строя, внимательно всматриваясь в наши лица, определяя боевой настрой. Видно, делами нашими и видом остались довольны, речей длинных не говорили, похвалили, поблагодарили и уехали. Командирам за отражение двух штурмов и восстановление орудий — ордена, а нам, рядовым, сержантам и старшинам — по двести рублей. Многие из нас эту денежную награду отдали в фонд обороны.

Итак, батарея в строю. Но без снарядов и зарядов она безжизненна. Из артиллерийских складов, расположенных в Сухарной балке, начали доставлять боезапас на автотранспорте. Из расчета двести снарядов на ствол. А не помешало бы и триста: врагов вокруг густо, и каждый снаряд, особенно шрапнель и картечь, не пропали бы даром.

У нас на виду идут страшные бои за высоту Золотой Пуп, прозванную так за ее наготу. Ни одного зеленого кустика не растет на ней, все уничтожила война. Лишь блестит раскаленный солнцем желтый песок, вздымаемый взрывами. С этой высоты хорошо видна дорога — единственный прямой путь на северную сторону, связывающий нас с городом. Иногда сквозь взрывы снарядов и мин, играя с немецкими артиллеристами в кошки-мышки, прорывается какой-нибудь бесстрашный наш грузовик. Несется на дикой скорости и порой достигает цели.

Но сколько смельчаков погибло на этой дороге!..

Где-то вдали, за Мекензиевыми горами, слышится грозное русское «Ура!». Царица полей пошла в атаку, поднимая спокойно спящих фашистов. Увы, доводилось наблюдать и то, как бесстрашные бойцы, подстегнутые этим старинным русским боевым кличем, попадали под шквальный огонь автоматов. Риск и бездумная отвага губили людей, доставляемых в Севастополь с величайшим трудом…

…Война шла своей кровавой дорогой, но и жизнь текла своим чередом. В распорядок дня мы ввели утреннюю физзарядку. Рано утром высыпали в полосатых тельняшках, как пчелы из улья, на открытое место под бинокли и стереотрубы гитлеровских наблюдателей. Наши спортивные забеги соблазнили, наконец, вражеских артиллеристов, и после одного крепкого обстрела физзарядки прекратились.

Приезжали самодеятельные артисты из соседних подразделений, привозили немыслимые, собственного изготовления музыкальные инструменты. Цимбалы — на щиток, сбитый из нескольких досок, натянута проволока разной толщины. Гильзофон — на доске выстроены в шеренгу отстрелянные гильзы от снарядов разных калибров, по ним колотили палками. Но для слуха, деформированного и измученного бесконечными взрывами, и это — музыка. Как-то днем приехали и московские артисты.

Фронт живет своей особой, таинственно жуткой жизнью. Ослепительные бутоны ракет висят на искривленных от ветра дымных стеблях, освещая пространства мертвенно-ярким светом. Со свистом рыскают трассирующие пули, сумасшедше строчит немецкий пулемет. Куда-то уходит на задание команда, напевая песню: «За правое дело спокойно и смело иди, не боясь ничего!»

С непривычки картина, должно быть, жуткая.

— Как вы здесь не боитесь? — с ужасом спрашивали сгрудившиеся у автобуса московские артистки.

Потом, видя наше спокойствие, взяли себя в руки, выступали отлично. Правда, ни одному из нас увидеть их концерт полностью — с начала и до конца — не удалось. Враг не позволил.

С наступлением весны начали мы обрабатывать осиротевшие совхозные виноградники. Окучивать, обрезать, подвязывать. (Воспользоваться же плодами своего труда не пришлось — все уничтожила война…)

По нескольку раз в день работу прерывал крик дежурного:

— Эй, на винограднике! Полундра-а-а!

И, побросав тяпки, мы стремительно карабкались на гору к орудиям.