Игорь Мартьянов - Слово солдата

Настойчиво и требовательно звенел судовой телеграф. Дергались орудийные стволы, выбрасывая тонны смертоносного металла, а бездонная утроба боя вновь и вновь требовала огня и человеческих жертв. Вот от близкого разрыва у амбразуры загорелись на орудиях брезентовые «штаны». Вспыхнула смазка. Башня наполнилась едким дымом. Пожарная тревога!

Быстро задраены намертво броневые двери в погреба, где хранились снаряды и порох. Несемся в преисподнюю взрывов — ликвидировать пожар! А там уже ранен осколком снаряда в шею наш политрук Марков. Шальной осколок влетел к нам в башню. Смертельно ранен в грудь только что вернувшийся после тушения пожара командир первого орудия Кулапин. На рифленой стали застыла алая лужица крови. Смерть протиснулась сквозь толстую броню и нашла свою жертву… Но нет и минуты, чтобы погоревать о погибшем товарище: идет бой. Наша береговая артиллерия уничтожала танки, мотопехоту, поезда, отбивала многочисленные атаки фашистов. Вражеская авиация убиралась восвояси. Заканчивался двадцатичасовой бой. Багровый шар солнца скользил за горизонт, угасала и вечерняя заря. Для многих бойцов — навсегда…

А сколько нам, живым, придется еще увидеть вечерних и утренних зорь, так жестоко испохабленных войной? Сколько еще понадобится труда и крови, чтобы отстоять их первозданную прелесть? Ну да ладно, сейчас не до зорь. Главное — что еще один тяжелый, изнурительный день ушел в историю. Наутро новость: необходимо сдать стрелковое оружие — мы артиллеристы, винтовки во время боя все равно стоят в пирамидах. Командование решило передать их прибывшим безоружным пехотинцам.

Но это же абсурд! Как можно оставить нас без винтовок? Мы все здесь еще со срочной службы. Севастополь для нас — родной. Мы встречали залпами своих орудий первые фашистские колонны, пробивались вместе с морской пехотой, досконально изучили повадки фашистских сухопутных и воздушных вояк. Мы с ходу разберемся в обстановке, сумеем найти применение и стрелковому оружию. А что может новичок? Вздрагивающий от собственного выстрела или тыкающийся носом в землю от свиста снаряда на километровой высоте? Нет, оружие свое не сдадим!

Молча, не сговариваясь, разобрали его из пирамиды и стали в строй. Остались лишь «кочерга» да осиротевшие винтовки тех, кто погиб смертью храбрых. Последнее слово оставалось за комбатом. Но он промолчал. Наверное, держал нашу сторону. И стрелковое оружие осталось при нас.

Сегодня — десятое июня. Фашисты прут со всех сторон, и стрельбу мы ведем от зари до зари. Корректировщики сообщают данные, и снаряды попадают точно в цель. На орудиях клочьями висит пожухлая краска. У нас — как в пекле. За короткую летнюю ночь стволы не успевают остыть, плевок на теле орудия кипит, как на раскаленной печке. Глаза у всех красные и запавшие от бессонницы и перенапряжения. Мы отлично понимаем, что обречены. Но страха не испытываем. Для подкрепления душевных сил командование подбросило нам веселенькое сообщеньице: кораблей нет, эвакуации не будет, защищайтесь!

Да мы на эвакуацию и не рассчитываем.

Вообще о глобальных вещах — о жизни, о смерти, о будущем — думаем минимально. Беспокоят нас больше бытовые военные мелочи. Вот на стволе левого орудия у амбразуры разорвался снаряд. Кольцо дало трещину, ее видно в башне. Значит, ствол потерял прочность. Что же делать? Можно ли стрелять? Ну-ка рискнем! Деды наши, как известно, были неплохими сталеварами. Все равно умирать — так уж лучше с музыкой. Огонь! Вспыхивают сто двадцать восемь килограммов пороха, пятисоткилограммовый снаряд летит по вражью душу.

Ствол выдержал, и мы по-прежнему живем и дышим. Все чаще приходится устранять неисправности и повреждения. Вручную, разумеется. Вращать махину в тысячи тонн. Все меньше остается людей у орудий, все больше растет степень изнурения оставшихся бойцов. Продувка давно не работает. И после каждого выстрела командир башни заглядывает в стволы, проверяет их исправность. Свежа в нашей памяти трагедия, происшедшая у соседей, на 35-й батарее. Там случился преждевременный выстрел, вспыхнул заряд при открытом замке, гигантская сила взрыва своротила башню, погибло сорок три артиллериста…

Проходит еще пара дней, и нам изменяет военное счастье. Саданул по башне крупнокалиберный фашистский снаряд. Срезав клинья, он намертво заклинил башню. К счастью, противник не заметил большущую пробоину.

Темнеет, но нам отдыхать некогда. Надо к утру приготовить башню к бою. Пробоину закрыли брезентом, чтобы свет в башне не привлек внимания врага. Упавшую броню домкратом прижали к неподвижной и прихватили газосваркой. Разыскали большой кусок листовой стали и ночью всей командой притащили к башне. Я и газосварщик, закрытые сверху брезентом, стали лепить заплату, задыхаясь от жары и металлического смрада. Изредка на минуту-другую вылезаем из-под брезента, глотнуть свежего воздуха.

Местность беспрерывно освещается ракетами, фашисты не перестают стрелять из винтовок и пулеметов, но у нас нет времени наблюдать кошмар, творящийся вокруг.

Враг нажимает, защитники пятятся к морю, подходят к деревням Учкуевке, Бартеневке, к нашей Северной Бухте. Иногда в расположение батареи просачиваются автоматчики противника, и мы, собираясь по двое, по трое в истребительные группки, уничтожаем их.

Непосвященному может показаться, что вокруг — дремучая неразбериха. Но это не так. Каждый выполняет свой долг, свои обязанности. Каждый знает боевое расписание и свое боевое место. Все идет как по нотам, без суеты и паники.

Все яростнее наскакивает враг, все ожесточеннее наш отпор. Отступать-то некуда! До моря — рукой подать. Снаряды на исходе, гранат нет, все наши примитивные убежища давно сровняло с землей. Телефонный кабель тянется по траншее глубиной в полколена, которую мы вырыли весной. Я обеспечиваю связь и под непрекращающейся стрельбой мотаюсь туда-сюда, связывая и наращивая концы. К вечеру пятнадцатого июня узнаю, что командный пункт взорван и помощник комбата Окунев погиб. Враг уже на территории батареи. Меньше километра от башен…

Шестнадцатого июня наш громовержец делает последний выстрел. Снаряды и порох кончились. Совсем неуютно становится под бетоном и броней, но бой продолжаем, бьем фашистов из минометов.

Армейская минометная батарея, отлично замаскированная внизу, в винограднике, ведет беглый и точный огонь по наступающим гитлеровцам. Те, кто полностью израсходовал боезапас, но может еще передвигаться, уходят в город. Большинство наших товарищей уже полегло.

Командир артиллерийского полка майор Филипович, сверкая боевыми орденами, удаляется последним, за подрывниками, часто стреляя по врагу из пистолета. С уходом наших побратимов-соседей как будто все вымирает. Не видно и гитлеровцев. Наступает непривычная тишина.