Анатолий Гордиенко - Минута жизни [2-е изд., доп., 1986]

Гриша подхватил Николая — тот еле держался на ногах, — повёл по коридору. Подошёл Ваня. Постояли втроём, помолчали, думая об одном. Уж если свела их тяжёлая судьба, сдружила, побратала — идти теперь им плечо в плечо и крепко помнить о том, что с них, окруженцев, спрос особый. Каждому воевать за троих надо…

Перед отправкой на фронт выдали новое обмундирование, новенькие автоматы. Приехал командир полка подполковник Ерёмин.

— Вы вливаетесь в славный 287-й гвардейский полк. Это почётное звание мы заслужили в боях за Сталинград. Мы стояли насмерть, мы громили фельдмаршала Паулюса. Мы освобождали легендарный тракторный завод. Это была наша первая победа. Из подвала завода наши солдаты вывели пятерых генералов и семерых гитлеровских полковников. От Сталинграда, от стен тракторного этот полк начал своё великое наступление. Но за победы мы платили самым дорогим — кровью. Сотни людей погибли, освобождая наши родные сёла и города, освобождая вас. Впереди бои, впереди Берлин. Пока Гитлер жив, нет нам спокойного сна. Докажите в боях своим новым товарищам, что они не ошиблись, принимая вас в ряды непобедимых гвардейцев.

Когда прибыли в полк, Иван сразу стал проситься в пулемётный взвод.

— Товарищ майор! Руки чешутся… разрешите…

— Не понимаю…

— Доверьте. Первым номером служил в кадровой. Готов показать, ежели того… не верите…

— А ну-ка, пойдём со мной…

Через неделю Иван был уже пулемётчиком. Григорий и Николай остались вдвоём.

Николая и Григория взвод встретил нельзя сказать чтоб особо приветливо, обыкновенно встретил. Присматривались к ним.

Как-то ещё засветло остановились на ночёвку. Николай с Гришей и ещё трое расквартировались в небольшой хатке на окраине села. Под вечер к ним в гости пришёл почти весь взвод. Весело в хате: шутками, байками расшевелились, разгорелись, да и чай хозяйка как раз к беседе подала.

— Садись, маманя, в круг, теплее будет, — хохотнул сержант Малинин, кривоногий конопатый мужичонка с начищенной медалью на широкой груди.

Хозяйка, возившаяся у печки, вздрогнула, опасливо оглянулась. Чтоб сгладить неловкое молчание, заговорил взводный Козырев:

— Вот и хорошо, что мы тут собрались. Поговорим, познакомимся. Расскажи-ка о себе, Ригачин.

«Ну вот, — подумал Николай, — затем и пришли, чтоб душу по ниточке вытягивать…»

— Был в плену я. Не шибко раненым, почти здоровым попал… что, интересно, дядя? — резко спросил Николай громко причмокнувшего ефрейтора Фомкина.

— Я тебе не дядя, — осклабился Фомкин. — Я питерский металлист. И ты, давай, не шебурши, не дёргайся…

— Все мы нервенные, дорогой товарищ, — зашелестело из угла за клубом синего дыма. — Но не о нервах разговор — ты про сметанку нам расскажи. Много её употребил, сидя под подолом у бабы?

— Ну, коль так разговор пошёл, граждане хорошие, то могу сказать, что меня про сметану уже допрашивали. А то как бы я к таким героям в полк попал…

— Ты полк не трогай! Мы в Сталинграде да на Курской дуге кровью свою славу добывали! — закричал взводный.

— Хлопчики, выпейте чаю, — тихо вмешалась хозяйка.

Николай встал, накинул шинель и при настороженной тишине вышел.

— Скопом всегда бить хорошо, — начал тихо Колесников. — Один в зубы, другой в ухо, а третий, который посмышлённее, тот в душу норовит сапогом…

— Ты б помолчал, приятель, — перебил его Фомкин.

— А я, товарищ питерский рабочий, человек пуганый, — обратился к Фомкину Григорий. — Четыре раза помирал, да не помер. А ему похуже моего досталось. Кто из вас слыхал про Уманьскую яму? Хотите расскажу, посмеётесь от души… Раненым он попал в плен. Вся армия была окружена. Понимаете — армия! Слышишь, ты, питерский? Так, может быть, красноармеец Ригачин в том виноват?

— Говори, да не заговаривайся, — предупредил взводный, опустив глаза.

— Пусть говорит, как хочет, — сказал пулемётчик Чагин. — В таком разговоре соловьём не зальёшься. Давай, Колесников.

Григорий свернул цигарку. Когда прикуривал, все увидели, как у него дрожат пальцы.

— За то, что дали автомат, спасибо. Где надо — мы первыми пойдём. Злобы у нас больше, чем у кого другого… натерпелись… на сметанке…

Потрескивают самокрутки, озаряются на секунду посуровевшие лица.

— Схожу за ним, — сказал взводный.

Вошли они минут через пять, но в ожидании всем показалось, что прошёл час.

— Лошадей ходил посмотреть, так уж извините, — сказал Николай. Все с напряжением ждали этих первых слов, и когда он сказал их, братва облегчённо зашумела, закашляла.

— Да, видать, завтра снова дождь будет…

— Готовь, Женя, свою клеёнку на голову…

— Эй, мамко, давай ещё чашку, да садись ты к нам…

— Слышишь, Андрюха, катись за баяном, Малинин сыграет…

— Вот так-то лучше, как звать, сестрица?..

Испуганно мечется аленький огонёк над тонкой снарядной гильзой. Рвёт баян Малинин.

— Дочку у меня немцы забрали, — шепчет хозяйка.

Ходят худыми рёбрами выцветшие сиреневые меха.

— Ну что ж, пора и честь знать, — говорит взводный.

Хата пустеет. Женщина вздыхает на огонёк, и всё окунается в ночь.

1944 год. Румыния… Польша… Чужие, незнакомые страны. Что слыхал о них Николай, что знал? Проходя, проезжая, разглядывал он побеленные хатки в садах, луга, неубранные огороды, поля. Люди в лаптях попадаются, в вышитых как на Украине рубахах.

…Три года военных прошло, а будто целая жизнь. Пораскидать эту тысячу дней — хватило б на тысячу человек. А разве один Николай горя напился? Весь род славянский долго ещё будет петь сквозь слёзы, давать клятвы на могилах детей своих.

В начале августа после завершения Ясско-Кишинёвской операции 287-й полк из Румынии был переброшен в Польшу и прямо с марша начал штурм Вислы.

Завязались короткие, но жестокие бои.

Взвод Козырева был выдвинут вперёд на поддержку разведчиков, которые первыми должны были пробиться к реке.

Солнце медленно опускалось в Вислу, в тонкие остролистые камыши. Мины, падая в болото, рвались глухо, мирно, будто кто-то бил палкой по дуплистому дереву.

— Ну и сыплет, — сказал Григорий.

— Заметили, гады. Не удастся разведчикам скрытно подойти, — ругался взводный. — Эй, там, не ползите кучей! Рассредоточиться!

Мины рвались вокруг. С того берега застучал крупнокалиберный пулемёт. Прямо перед взводным взлетела земля. Из камыша выполз раненый разведчик:

— Засекли… Отступать надо. Стемнеет, снова пойдём.

Разведчик был прав.

— Отходить! Передай по цепи. Отходить!

Вечером недосчитались Малинина, Ригачина и Колесникова. Кто-то сказал, что видел, как они поползли влево по направлению к старым постройкам.

Возвратились к полуночи с «языком». Николай доложил Козыреву.

— Ты что же, старший? — спросил взводный.