Анна Ратина - И взаимно притом

— …эээ… ну да…

— Я пойду их познакомлю! — (удаляясь) — Нюша! пойдем, я познакомлю тебя с Тимофеем.

Нюше два года, Тимофею, соответственно, полтора.

Потом он вкручивал всем, что необходимо создавать семью, дабы «продолжить свой род». «Потому что если ты не женишься — твой род прервется!» Продолжатели родов, в возрасте от полутора до шести лет, обалдело слушали.

13 лет

Ф рассказывал про школьный этап олимпиады по обществознанию, который писали накануне.

Является ли материнский капитал одним из способов решения демографических проблем? — примерно такой вопрос был в заданиях.

Почему-то Ф эта тема — не вопрос, а тема в целом — возмутила страшно: что деньги, почти кричал, разве можно с денег начинать решать — быть ребенку или нет? Я вяло отбивалась от этого подросткового максимализма и прекраснодушия.

А он говорит: нет, ну я с тобой согласен — материальное важно, но дети-то — не про все посчитать и решить, дети — это, понимаешь, это… и ищет слово.

Я подсказываю легкомысленно:

— Ага, просто чудо и радость.

Сурово смотрит на меня, осуждая мои смешки, даже намеки на них:

— Именно. Именно чудо. И радость.

8 лет

С Федором отношения следующие. Совершенно банальная вещь — вроде каши по утрам — вызывает примерно такую реакцию: «Эта женщина, она сломала мне жизнь». «Эта женщина» — разумеется, я.

Потом он, конечно, извиняется многократно.

Еще с ним случаются приступы сыновней любви. Любовь он выражает словами.

— Мама! — говорит он мне в очередном таком приступе. — А все-таки я ужасно рад, что я — твой сын.

Несколько уязвленная этим «все-таки», реагирую вяло:

— Можно подумать, у тебя был выбор.

— Что?

— Ну ты же меня не выбирал. У кого родился — у того родился.

Помолчав:

— Но все-таки я очень рад.

Смягчаюсь:

— Я тоже. Тоже очень рада, что ты — мой сын.

Косит глазом, ухмыляется:

— А у тебя был выбор?

— Если подумать — то нет.

— Ну и вот.

— Но радости-то это не отменяет. Не отменяет?

— Все, мама, хватит об этом!

10 лет

Идем с речки. Дорожка в одном месте крутая, осыпается. Протягиваю ему руку — цепляется, подтягивается, выкарабкивается и при этом что-то бормочет недовольно себе под нос.

— Что? я не слышу.

— Люблю, говорю. Люблю тебя всем сердцем, мама.

(Тон — продавщица старой закалки: «Триста рублей, женщина! лучше слушать надо!»)

3 года

Раскидывает по кухне вилки и ложки:

— Мамачка! Я тибе мамагаю! Я твой маенький мамощник!..

* * *

Третий день подряд играем в неразумную маму и умного Федю. Например, он меня умывал и рассказывал, как это важно — умываться. По утрам и вечерам. Я подыгрывала.

— А тепей зубки почисим!

— Не хочу. Не буду.

— Будись.

— Не буду. У меня и щетки нет.

— Сичас пъинесу.

Уходит.

Возвращается с лопатой в руках.

— Аткъёй ётик!

* * *

— Мама, подём на кухню.

Идем.

— Сядь на стуйчик, воть сюда.

Сажусь.

Подходит ближе, кладет руки мне на колени, заглядывает в глаза и — проникновенно:

— Мама. Покойми меня шокоядом.

* * *

Болеет — обычная простуда. Озлоблен приемом лекарств, оскорблен запретом на шумные игры. То и дело чем-то мне угрожает: «Всё, всех обидю и буду кусать!» Или: «Всё, возьму юкзак и уеду к бабуське». Или: «Вот всё, уйду и буду жить один! (подумав) с тобой».

Через пару дней чувствует себя гораздо лучше, а посему поводов для поругаться гораздо больше.

Вот два раза повздорили. Помирились. Первый раз ненадолго, а потом он расчувствовался:

— Пьёсти меня, даягая мая. Я тебя любу, любу — (ищет слово) — очень хаяшо.

* * *

Перед сном (шепотом):

— Ты сьто хочищ, сьтобы я тебе купий? Замок и дъякона хочищ?

— Наверное, хочу.

— (успокоительно) Ну, тогда я тебе купъю.

— А на что же ты купишь?

— Ну у меня зе есь мой каселёк.

Кошелек у него. Пять рублей, два каштана.

* * *

Упрям, как осел.

Никакого доверия к родительскому слову и опыту! Первая реакция — отрицание.

Вот самолете (впервые летим!), через 20 минут полета:

— Подём!

— Куда?

— На уицу!

— Мы в самолете, отсюда нельзя выйти на улицу.

— Нет, мозя!

Или лезет на шведскую стенку с книжкой в руках.

— Федя, нельзя залезать, когда руки заняты!

— Мозя! (кричит уже сверху) Заезю под самий куполь и буду титать!

Снимаю. Отворачиваюсь на секунду, он снова залезает, снова с книжкой в руках. Почти из-под «самого купола» падает. Хорошо, мат внизу лежит. Но пугается, плачет.

— Я же тебе говорила…

— Неть! Не говоила!

Когда приехали к мабушке-баме, шкет вцепился в меня и заявил:

— Это моя дочь!

Но не тут-то было.

— Нет, дружочек, это моя дочь, — включилась в игру мама.

Минут пятнадцать они спорили. Я не выдержала:

— Федя, какой же ты упертый!

— Неть! Не упёйтий!

* * *

«Я жадный, жадный, жаденький какой-то очень, не буду с тобой деиться!!!» — вот такие слова я слышу чаще всего. По любому поводу. Своей якобы жадностью объясняет и оправдывает все. Он не будет спать, потому что жадный. Не пойдет гулять, потому что жадный. Не хочет супа, потому что жадный. Да, и еще «никогда!» «Не пойду в туает ни-каг-да!!! не надену носьки ни-каг-да!!!»

«Не убею игъюськи ни-каг-да!!! Потнуся я жадный, пьёсто жадный очень!»

И чуть что — ложится на пол с бормотанием: «Воть лягу и буду так лежать…», «Уйду и ни с кем не буду делиться…»

На днях, чтоб не сорваться, ушла от него в другую комнату, закрылась. Шкет бился и рыдал под дверью. А у него что-то с носом, вялотекущий насморк, сосуды слабые… И вот он рыдает, кричит «Пьёсти меня!», я бегу обратно, обнимаю его, сидим, рыдаем и сморкаемся. Тут у него, видимо, лопается сосуд в носу, кровища — а мы этого не видим, слезы застилают глаза. Он вдохновенно всхлипывает мне в щеку, потом видит кровь и вопит: «Ой!! Кьёвь! Мамачка моя даягая, у тибя кьёвь! Не бойся, ничего тьяшного, мы тибя выечим!» И вот оба мы в крови, я отмываю лицо ему, он — мне, и еще утешает при этом: «Не бойся, ничего тьяшного!» Катарсис.

Через двадцать минут он снова вопит про «я жадный» и про «ни-каг-да!»

* * *

Я на кухне, он в комнате. Вдруг кричит: «Мама! беги! лови меня!»

Прибегаю, он болтается на самой верхней перекладине спортивного комплекса (что строго запрещено делать без страховки). Успеваю, ловлю. Начинаю ругать:

— А что было бы, если бы я не успела прибежать? ты подумал?

— Што… Упал бы и разбился. И надо было бы тебе родить нового Федю. Ты бы по ут'ам его в сад водила, он бы тебе номеа домов называл…

(Брови трагически приподняты — сюжет готов.)

4 года

Перед уходом в сад. Слоняется по квартире, ноет:

— Мама! я буду очень по тебе скучать.