Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

С того времени когда я выехал из города, чтобы присоединиться к окружению императора в коттедже «Брайерс», я ни разу не был в Джеймстауне. Не объясняя причины моей поездки в город, я попросил капитана Попплтона, чтобы он выделил для меня сержанта, в сопровождении которого я могу посетить город, а у генерала Гурго попросил двух коней. Я последовал в город, где никто не знал меня, передал сержанту под охрану своего коня, а сам прямиком отправился к дому, который, как мне подсказал д-р О’Мира, принадлежал ботанику. Было слишком рано, я нашел ботаника, бывшего еще в постели, и извинился перед ним за столь раннее вторжение. Но он понял мое состояние нетерпения и вручил мне письмо от моей матери, настоятельно попросив меня соблюсти абсолютную секретность своей миссии. Покидая императрицу, он убедился, что она находится в добром здравии, и словесно дал самое очаровательное описание Римского короля. Я спросил его, не привез ли он с собой письмо от императрицы императору: ботаник ответил, что не привез, но надеется, что будет счастлив удостоиться чести быть представленным императору и сможет поговорить с ним об императрице. Опасаясь, что мой продолжительный визит к ботанику может скомпрометировать его, я покинул его дом, радуясь моей счастливой удаче. Когда я садился на своего коня, я заметил представителей союзнических держав, гулявших по городу и в изумлении взиравших на громадные скалы, возвышавшиеся над городом. Не останавливая коня, чтобы лучше разглядеть их, я в каждом их них признал страну, которую они представляли. В сопровождении сержанта я поспешил вернуться в Лонгвуд, и, когда я взбирался по склону, ведущему к нему, в это же время сэр Хадсон Лоу на противоположной стороне дороги спускался в город.

Как только я прибыл в Лонгвуд, я тут же передал коней одному из дежурных конюхов. Я проследовал в апартаменты императора с моим непрочитанным письмом. Император разрешил мне вскрыть письмо и попросил меня прочитать его ему. В конверте я обнаружил тщательно сложенный клочок бумаги, на котором было написано: «Волосы Римского короля»; на другом куске бумаги было написано: «Моему сыну». «Это принадлежит тебе, — сказал мне император, — а это мне». Раскрыв клочок бумаги и увидев красивые светлые волосы своего сына, император сказал мне, чтобы я положил его в походный саквояж. Я положил волосы Римского короля рядом с локоном императрицы Жозефины, высланным императору на остров Эльба после ее кончины. И волосы Римского короля, и локон императрицы Жозефины теперь находятся в моем священном хранилище. Мое письмо от матери содержало много интересных подробностей о Римском короле, сообщало новости об императрице, но в нем отсутствовал какой-либо намек на то, что моя мать сообщила императрице о письме, которое она писала мне. Я рассказал императору, что ботаник взял это письмо только после настойчивых просьб моей матери и что если бы кто-нибудь узнал об этом, то ботанику не разрешили бы покинуть Вену.

Из газет император узнал об оправдании судом генерала Друо, чьим благородным характером и самоотверженностью которого он чрезвычайно восхищался; он всегда с похвалой говорил о нем, давая самую высокую оценку его замечательному поведению во время сражения при Ханау.

Доктор доложил императору, что, когда губернатор вернулся в город, он стал расспрашивать, где я был в городе: сначала никто не знал, что сказать ему по этому поводу, но вскоре он выяснил, что я провел пятнадцать минут наедине с ботаником (очень сожалею, что не могу вспомнить его имени). Губернатор обругал всех своих помощников, выражая недовольство по поводу того, что отсутствует наблюдение за французами, когда те приезжают в город. Он угрожал ботанику выслать его с острова и сделал бы это, если бы не возражения барона Штюрмера, но в конце концов губернатор успокоился, и его гнев остался без последствий.

Приезд нового адмирала сэра Пультни Малькольма [263], прибывшего, чтобы возглавить военно-морские силы на острове, означал отъезд сэра Джорджа Кокбэрна, которого император так никогда больше и не увидел после того злополучного дня, когда с ним, приехавшим в Лонгвуд, чтобы представить сэра Хадсона Лоу, совершенно непреднамеренно обошлись крайне невежливо. Прежде чем покинуть остров, он приехал в Лонгвуд попрощаться с гофмаршалом; он выразил сожаление, что подобное обстоятельство закрыло для него двери апартаментов императора и что он не может в связи с этим выполнить свои обязанности. Ничто, сказанное ему гофмаршалом по поводу этого недоразумения, не смогло изменить его решимости не наносить визита императору для представления своего преемника. Что же касается меня лично, то, когда я узнал, что адмирал покидает Св. Елену, не попрощавшись с императором, я очень сожалел об этом. У императора не должно было быть никакой причины, чтобы жаловаться на него, если бы полученные им инструкции не были столь отвратительным образом направлены непосредственно на императора; и то, что случилось после прибытия на остров сэра Хадсона Лоу, заставило нас только с сожалением ощущать отсутствие адмирала. Он был великодушным и честным человеком, но его суровый нрав и строгая манера вести себя препятствовали тому, чтобы сблизиться с ним. Забота, которую он проявлял на борту корабля каждый раз, когда мы встречались с ним, вызывала у меня чувство расположения к нему и заставила меня признать, что выражение глаз на этом суровом лице было не без некоторого чувства доброты, вызывавшего к себе определенное доверие. Матросы, находившиеся на службе в Лонгвуде, были отправлены и заменены солдатами.

Поэтому адмирал Малькольм приехал в Лонгвуд без своего предшественника, попросив гофмаршала, чтобы тот представил его императору. Его аудиенция была перенесена на следующий день, на 21 июня, и для него вместе с его штабом был соблюден тот же самый протокол, что и для сэра Хадсона Лоу. Адмирал Малькольм с самого начала повел себя дружески по отношению к императору, который, когда адмирал ушел, заявил, что, по его мнению, у него «открытое и честное лицо». «Этот человек, — сказал император, — должно быть, обладает добрым сердцем. Он откровенно выражает свои мысли и вызывает доверие у самого подозрительного человека». Прежде чем покинуть императора, адмирал попросил разрешения приехать снова и представить леди Малькольм, которая осталась в городе. Император ответил, что он с большим удовольствием познакомится с ней.

«Ньюкасл» доставил несколько упаковок с книгами, которые были переправлены в Лонгвуд. Это явилось истинной радостью для императора, который, как только их привезли, стал помогать нам вскрывать упаковки, чтобы поскорее удовлетворить свое нетерпение. Часть этой ночи он посвятил чтению. На следующее утро, когда я зашел в его комнату, я увидел большое количество книг на полу, которые он, по его выражению, «прощупал» и которые, вероятно, не представили для него интереса. В течение нескольких следующих дней он был занят беглым просмотром книг и затем по порядку пополнил ими свою библиотеку.