Луи-Жозеф Маршан - Наполеон. Годы изгнания

В момент отплытия те французы, которые сопровождали императора до «Нортумберлэнда» и должны были покинуть его там, обнимали его с такой пылкой нежностью, что было ясно — они расстаются с императором навсегда. Герцог Ровиго (Савари) и генерал Лаллеман, заметив меня, подошли ко мне со слезами на глазах и, тепло пожимая мне руку, возложили на меня заботы об императоре.

Тендер, который кружил вокруг «Нортумберлэнда», чтобы отгонять от него лодки с людьми, подплывавшими из-за любопытства к кораблю, потопил одну из них, и несколько человек погибли. Две женщины были обязаны спасением жизни своим шелковым платьям, которые держали их на поверхности воды. Этих двух несчастных женщин в бессознательном состоянии подобрал наш корабль, чтобы оказать им первую медицинскую помощь, но затем они были переправлены на тендер, который потопил их лодку. Несколько мужчин спаслись тем, что уцепились за брошенные им канаты и сумели удержаться над водой; для их спасения было еще время, но остальные пассажиры утонули.

Прием, оказанный императору на борту «Нортумберлэнда», был совсем не тот, что на «Беллерофонте», когда он вступил на его борт, и на борту «Величественного». На «Нортумберлэнде» приказов правительства строго придерживались во всех отношениях: много учтивости, даже любезности со стороны адмирала; но на борту находился генерал Бонапарт, а не император Наполеон. Титул «Его Превосходительство» заменил титул «Его Величество».

8 августа, когда два фрегата и несколько бригов с войсками на борту присоединились к «Нортумберлэнду», адмирал дал сигнал тронуться в путь. После тринадцати дней в Плимуте и сорока дней со времени выезда из Парижа мы отплыли в направлении острова Святой Елены.

9 августа стали видны сквозь облака берега Франции, и мы в последний раз устремили на них наши взгляды. Император, находившийся на палубе, снял шляпу и, оставаясь в неподвижном положении, с огромным чувством в голосе произнес: «Прощай, земля храбрецов! Прощай, Франция! Прощай!»

Жизнь на борту корабля — Прибытие на Святую Елену — Джеймстаун — Дорога в Лонгвуд

Требовалось навести порядок на корабле, который к плаванию готовили в спешке. Необходимо было разместить все войска, находившиеся на борту корабля, а также несколько жен военного персонала; корабль не был полностью загружен провизией, и это надо было сделать уже во время самого плавания на пути к острову Святой Елены. На борту этого громадного корабля, которым командовал капитан Росс [244], отличавшийся учтивостью и обладавший многими достоинствами, находилась одна тысяча восемьдесят человек. Палуба полуюта была предоставлена в распоряжение императора, который занимал каюту справа от входа в главную офицерскую каюту, и в распоряжение адмирала, чья каюта находилась слева. Главная офицерская каюта, которая предназначалась для них двоих, благодаря любезности адмирала оставалась в распоряжении императора, который занимал ее только часть дня. Адмирал появлялся только во время принятия пищи. Железная кровать императора была поставлена в каюте вместо той, которая была заранее приготовлена для него; мебель в этой маленькой каюте, освещаемой дневным светом через иллюминатор, составляли умывальник, маленький стол и кресло. В течение всего плавания до Святой Елены я спал в этой каюте на матрасе, выданном мне на борту корабля. Меня часто будил император, который обычно просил лампу, накрытую абажуром, чтобы читать или делать заметки; свои заметки он начал делать в Лакретеле. Сен-Дени, как и на «Беллерофонте», спал в соседней каюте, устроившись на полу поперек двери.

Император, желавший чувствовать себя более свободно, заявил, что он будет завтракать в своей каюте в 10 часов утра и выходить из каюты около 3 или 4 часов дня. Обычно он взывал к себе поочередно одного из этих господ для беседы, отдавая предпочтение графу де Лас-Казу, который лучше, чем остальные трое, мог рассказать ему, что происходит на борту корабля, и беседа с которым доставляла ему большее удовольствие, чем с другими. С собой на корабль я захватил шесть небольших ящиков из красного дерева, хранивших то, что называлось походной библиотекой, предоставленной г-ном Барбье [245], библиотекарем императора. В этих ящиках лежали хорошие книги, которые очень помогали бороться со скукой во время такого продолжительного плавания.

Император после того, как был одет, заходил в офицерскую каюту и оставался там, пока ему не говорили, что подается обед. Тогда к обеду приходили все приглашенные гости. Почетное место за столом отводилось императору; справа от него усаживалась графиня Бертран и слева — адмирал. Императора справа обслуживал Сен-Дени, а слева — Новерраз; другие гости усаживались за столом в порядке, соответствующем их рангу и положению. Император оставался за столом только минут тридцать или — самое большее — минут сорок пять: если же он задерживался за столом сверх этого времени, то это было с его стороны уступкой адмиралу, который распорядился, чтобы обслуживание было ускорено, дабы не причинять неудобств императору, верному своим привычкам. Только в первый день плавания императору пришлось терпеть продолжительность английского обеда; Сен-Дени рассказал мне, что на следующий день и в течение всех остальных дней плавания император обычно вставал из-за стола до того, как подавался десерт. Обычно он выходил на палубу в сопровождении одного из этих господ, чаще всего вместе с графом де Лас-Казом. Помимо постоянных гостей к обеденному столу приглашались один офицер, представлявший сухопутные войска, и один морской офицер. Если позволяла погода, то на обед также приглашался офицер с одного из кораблей эскадры, сопровождавшей нас. Император обычно задавал им несколько вопросов об их карьере и всегда проявлял по отношению к ним большую учтивость. Однажды, покинув обеденный стол, чтобы прогуляться по палубе, он обратился к штурману корабля, который, хотя отвечал за управление кораблем, не имел ранга офицера. Император с интересом побеседовал с ним и закончил разговор следующими словами: «Приходи завтра и отобедай со мной». Это приглашение пришлось дважды повторить штурману, поскольку оно шло вразрез с судовой дисциплиной и принятым морским этикетом. Штурман считал, что его капитан и адмирал не согласятся с этим приглашением. Но этого не случилось: когда адмирал узнал от императора о его желании, то очень любезно заверил его, что кому бы он ни оказал честь пригласить за императорский стол, приглашенного будут рады видеть за этим обеденным столом. Вполне вероятно, что императору не пришлось бы жаловаться на адмирала Кокбэрна, если бы тот не чувствовал себя обязанным, прибыв на Святую Елену, выполнять инструкции британского министра, продиктованные ненавистью к человеческой душе и к правам человека. В течение всего плавания адмирал вел себя по отношению к императору весьма любезно. Если он покидал обеденный стол и выходил на палубу, где уже находился император, и погода была плохой и ветреной, то адмирал обычно спешил к нему и предлагал свою руку, которая всегда принималась императором. Императору приглянулась пушка, на которую он обычно облокачивался, когда не гулял по палубе; молодой корабельный гардемарин, которому было поручено находиться около императора, чтобы тот не ушибся во время корабельного маневрирования, назвал ее императорской пушкой. Когда наступал вечер, император обычно возвращался в офицерскую кают-компанию, где, как правило, занимался карточной игрой, в которой всегда проигрывал. Между 9 и 10 часами вечера он обычно удалялся в свою каюту. Таковы были привычки и распорядок дня императора на борту «Нортумберлэнда», и в течение всего плавания команда корабля демонстрировала ему чувства уважения и восхищения. Команда корабля восхищалась благородным смирением императора по отношению к отвратительным инструкциям лорда Бетхерста и испытывала к нему чувство благодарности за его уважение человеческого достоинства в лице каждого члена команды.