Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

С приездом мамы и Абрама нам стало еще теснее в комнате…

И снова мама проявила себя. Она, впервые приехав в большой город, не растерялась. Очень скоро она устроилась на работу в трест «Харпромторг» продавщицей в галантерейном киоске. Киоск стоял на базаре, который назывался Заиковским, по месту жилого массива, где он был расположен. Киоском назывался маленький, отдельностоящий магазинчик на одного продавца. Мама торговала, а я выполняла роль заведующей. Получала товар в магазине на этом же базаре и на базе треста, а вот со сдачей денег было значительно хуже. Касса была одна на все магазины треста на базе центрального базара, и поэтому там всегда была большая очередь. В ту пору в торговле было очень много грузин (а в простонародье говорили, что торговлей занимались исключительно евреи), которые захватили лучшие торговые точки. В очереди, они как правило стоять не хотели, поэтому они заходили прямо во внутрь кассы. (Мама не развивает эту мысль, поэтому я ее дополню. В кассу, где хранятся большие суммы денег, так просто не войдешь. Надо было, чтобы тебя впустили. А это делалось не просто так. Эти люди давали взятки кассиру).

Мы же, стоящие часами в очереди, негодовали, а пожаловаться было некому.

Итак, все пристроены, жить можно — тем более, что по карточкам выдавали по 400 гр. хлеба, включая иждивенцев . (Следует пояснить молодому читателю, что значат слова мамы:».. по карточкам выдавали по 400 гр. хлеба». В это время в Украине был голод. Умирали от голода многие тысячи жителей села. Город же подкармливали. Вот вам и эти 400 гр. хлеба).

После демобилизации из армии, в Харьков приехал Боря Спектор — сын Зейды дер ковеля. Угол ему Аврумарн посоветовал снять у той же Цили Вертейм. Он так и поступил — и устроился на работу на тот же завод «Серп и молот», где работала Лиза. Интересна человеческая память. В настоящее время я с большим трудом запоминаю английские слова и тут же забываю, а вот дореволюционное название этого завода, то же из двух нерусских слов запомнила так, что и ночью бы сказала: «Гельферих-Саде». Спустя некоторое время, Боря в этой же квартире женился на Соне, одной из своих соседок. Рядом жили две сестры. Старшую, маленькую и худую, звали Ида, а младшую звали Соня. Соня была прямой противоположностью Иды. Она была выше ростом и очень толстой. Полнота ее была, очевидно, связана с тем, что она с трудом ходила из-за какой-то болезни в коленях. Соня была по-благородному очень красивой, образованной и умной. Она пыталась скрыть свою болезнь, но это ей плохо удавалось. Естественно, когда в Харьков приехала Ита — Борина мама, — она пришла в ужас, но было уже поздно — он был женат, а расторгать брак по еврейской традиции она не могла, да и не в ее это было силах.

Голод, начавшийся в деревнях, стремительно стал захватывать и город. Мы еще не забыли голод 1921 года, а на нас уже навалился новый 1933 года.

Вес хлеба по карточкам (называемый пайкой) резко уменьшился, и мы стали по-настоящему голодать. И снова нас, в какой уже раз, выручила мама. По утрам на Заиковском рынке продавали ливерную колбасу. Так как она на работу приходила очень рано, то ей удавалось покупать эту колбасу. Дома мы эту колбасу поджаривали и мама на следующий день ее с хорошей прибылью продавала. Это нас сильно выручило в голодные дни.

(Здесь снова требуется мое пояснение. В описываемое время, это были 1933—1934 гг., в Украине свирепствовал невероятный голод. Некоторые историки утверждают, что это был голод, вызванный властями искусственно и целенаправлено против крестьян, несогласных с коллективизацией. Население городов власти поддерживали путем карточек и всевозможных распределений, о которых пишет мама. На настоящее время ориентировочно считается, что от голода тогда в Украине погибло от 5 до 10 миллионов человек. Что касается меня, то у меня это время связано со следующим воспоминанием. На противоположной от нашего двора стороне переулка был длинный сплошной забор. Прислонившись к нему, сидели набухшие, как пузыри семьи с выпученными остекленевшими глазами. Их было много, очень много. Почему-то эти люди мне запомнились, когда я выходил со двора, направляясь в школу. И тогда я уже обратил внимание, что люди эти время от времени менялись. Очевидно, что тех кто за день умирал, какие-то специальные команды ночью забирали, а на их место приходили другие. Не помнится, чтобы об этих умирающих людях кто-то из взрослых говорил. Был какой-то заговор молчания. Очевидно говорить о них было опасно. Вот такие были страшные времена, а в воспоминаниях родителей этот голод описывается лишь чуть-чуть. Даже много лет спустя было опасно оставлять письменные свидетельства об этом голоде).

В эти страшные дни мы получили письмо с призывом о помощи от моей подруги Эстер из Добровеличковки. Она умоляла нас спасти от голодной смерти ее и двух ее близняшек, которых с большим трудом выходили после их рождения. А муж ее куда-то уехал и сгинул, бросив их на произвол судьбы, то есть на верную смерть. И мы, из своего убогого пайка, стали посылать ей посылки. Мы с мамой еще не забыли, что такое голод 1921 года. Но в жизни бывает и такое, что никакому писателю не вообразить. Произошло чудо. У Эстер, ко всем бедам, обвалилась русская печь, а без нее жизнь зимой в тех краях просто невозможна. Для ремонта ее необходим был кирпич, а где его взять? В это время синагога уже не функционировала и решили взять там кирпич. Ночью пошли к бывшей сторожке при синагоге и стали разбирать плиту, которая служила когда-то для обогрева. Выломав несколько кирпичей, они наткнулись на тайник, где была спрятана золотая корона, которая одевалась на свиток торы. Это был спасительный подарок судьбы, а может и Бога. Отколов кусок золота от короны, Ита, мать Эстер, поехала в Одессу и накупила там в магазине «Торгсин» всевозможных продуктов: муку, пшено, подсолнечное масло и многое другое. Их семья была спасена.

(Для вас, читатель, следует снова прервать мамины воспоминания, чтобы расшифровать это спасительное для многих слово «Торгсин». Сразу после Октябрьской революции государство стало всевозможными путями изымать золото и драгоценности у населения. Изымали силовыми методами, вплоть до расстрела людей, подозреваемых в укрытии золота, или путем угроз, как с моим папой, или при помощи голодной удавки. В стране был создан, так утверждают многие источники, ужасный голод. И вот придумали как бы добровольную сдачу золота населением через «Торгсин», то есть продажу товаров за иностранную валюту и золото. И люди, чтобы не умереть от голода, несли туда все имевшееся в семье золото и серебро, обручальные кольца, золотые часы, украшения, столовое серебро и даже, говорят, вырывали у себя золотые зубные коронки. Я помню этот магазин в Харькове — это было самое красивое здание дореволюционной постройки в самом центре города, и во все времена этот магазин назывался «Люкс»).