Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Следующий раз Ита, очевидно из конспиративных соображений, приехала в «Торгсин» к нам уже в Харьков. Интересно, что Ита даже своим детям, ни Боре, ни Лизе, о своей находке не рассказала. Мне кажется в отместку за то, что они ни ей, ни своей умирающей от голода сестре Эстер в самое голодное время ничем не помогли.

(В маминых тетрадях почему-то нет еще одного человека, которому наша семья помогла выжить в этот страшный голод. Это одна из папиных племянниц. Мама о ней почему-то в своих записях не упоминает, а я ее помню. Она была моложе Лизы, и я даже помню забавный случай, связанный с ней. В один из дней, когда все взрослые ушли по делам, ей поручили сварить на всех пшенную кашу. Когда все собрались за столом, то кашу эту никто, несмотря на голод, есть не смог. Так эта каша была пересолена. Я даже помню, где эта девочка спала. Комната наша была переполнена, так что я спал на столе, а ей постелили на полу рядом с печкой. Здесь я хочу подчеркнуть, что в ужасное время голода, наша семья смогла оказать посильную помощь родным и близким).

И вот, в это ужасное время, меня угораздило забеременеть.

Только благодаря непреклонному настоянию мамы, я не прервала беременность.

Так что наша семья, благодаря маме, должна была увеличиться еще на одного человечка.

Припомнился предпоследний день перед родами. Я получала товар для киоска на базе. Видя мое положение, товар мне отпустили вне очереди. Товара было много, включая тюки с ватой, которая тогда пользовалась большим спросом, так что я взяла подводу. В то время я часто встречалась с Беней (Борей) и Соней, так как Рогатинский переулок был недалеко от нашей базы. И в этот раз я зашла к ним попрощаться перед родами.

Назавтра мы с мамой поехали в наш роддом на Москалевской улице, но нас там не приняли, сказав, что еще рано. Но домой мы все же не поехали. В то время единственным городским транспортом был трамвай, мы решили поехать в другую больницу на Пушкинской улице. А в этом роддоме нам сказали, что уже даже поздно. Мама оставила меня в роддоме и уехала на работу. А у меня сразу же начались предродовые схватки. До чего же я была тогда голодна? В перерывах между схватками, я с огромным удовольствием съела суп, который был поставлен у моего изголовья. Родила я на следующий день днем. (Мама вспоминает о супе, который она ела в перерывах между предродовыми схватками, как о чем-то очень важном. Это был май 1934 года, то есть время страшного голода в Украине. Но не пройдет и 8 лет, как в такой же голод 1942 года, во Вторую мировую войну (Великую Отечественную), но уже в Узбекистане она родит моего младшего брата Геннадия, к большому огорчению уже преждевременно умершего. Прямо какой-то рок — рожать в голодные годы).

Ребенок родился благополучно, как я уже упомянула, днем 23 мая, а к вечеру пошел проливной дождь. Это был первый дождь за всю весну в этом году и он был действительным счастьем для всех. С первыми каплями дождя, да еще такого обильного, все выздоравливающие женщины пустились в радостный пляс. Все надеялись, что голод скоро кончится. А тут еще такое совпадение — мама сказала мне, что она сегодня нашла на улице кошелек с небольшим количеством денег, что является хорошей приметой.

Наша семья увеличилась еще на одного человечка.

С появлением малыша в доме Фима разревелся. Он был уверен, что с этого дня, по его детскому мышлению, все будут любить только малыша, а не его. Пришлось ему обещать, что все останется по-прежнему и что он сам, Фима, будет любить и защищать малыша, если это потребуется. Так оно и произошло. Когда мне необходимо было отлучиться из дому, то Фима оставался с ним, лежащим запеленутым в корыте, — такова была его первая кроватка. А через несколько месяцев он уже ездил в специальную детскую столовую за питанием для Лени на расстояние целых 15 трамвайных остановок.

Новорожденному, в память его дедушки Лейба по линии Аврумарна, дали имя Лев, в обиходе Леня.

(И снова вклиниваюсь я. В этот день, утром, мы играли в квачика в переулке. У наших ворот, в обычной для себя позе на корточках, сидел дед Кузьма наш сосед по двору. Когда я пробегал мимо него, он мне сказал: «Фимка, у тебя родился брат». Но я это известие пропустил мимо ушей, так как я убегал от преследователя, а для меня тогда это было главным.

C приходом лета наша семья переехала на новую квартиру на Змиевской улице. Там двор был еще больше, чем двор на Павловском переулке и было много неработающих соседок. Леня все еще спал в корыте для стирки белья. Мама часто оставляла его на меня. Так как это было летом, то мама оставляла Леню в корыте перед домом. Для меня самым ужасным было когда он обделывался. К сожалению, я от природы всегда был брезгливым. Надо было срочно его обтереть и переложить на чистую пеленку. Для меня это была настоящая трагедия, так как он был вывалян в жидкий желтый кал, по консистенции похожий на сметану. Запомнился, очевидно, первый такой случай. Стою я перед корытом и не могу подойти к Лене. Меня просто охватил ужас, как прикоснуться к этой жиже. Но и тогда Бог смилостивился надо мной. К моему счастью рядом находились две наши соседки, тети Нюся и Люба. Стою я как вкопанный, Леня весь в кале, а соседки стоят в стороне смеются и получают удовольствие, глядя на мою растерянность. Вдоволь потешившись надо мной, они все же пришли мне на помощь.

Еще один случай, запомнившийся мне с рождением Лени. Мы еще жили на Павловском переулке. В какой-то из дней, вскоре после рождения Лени, к нам пришел незнакомый мне человек в черном одеянии. К чести моих родителей, мне сказали, что сегодня будут делать обрезание Лене, которое называется «брис». Мне же предложили пойти погулять. Только теперь я знаю, что обрезание делается именно на восьмой день от рождения ребенка и независимо от того, на какой день недели это выпадает, даже если это суббота или Йом Кипур. Напомню, что в эти дни религиозным евреям запрещена всякая работа, включая даже извлечение костей из мякоти рыбы. После ухода этого человека, я долго пытался в мусорном ящике найти то, что отрезали у Лени. Вот что значит детство, а мне тогда было уже 9 лет.

Когда Леня подрос я водил его в детский садик недалеко от нашего дома. Хуже стало, когда его перевели в круглосуточный детский садик. Там он проводил всю неделю, кроме выходных. Садик находился очень далеко от дома и туда приходилось добираться на трамвае около часа. Так получилось, что отводить его выпало мне. Самое страшное наступало тогда, когда я его отдавал воспитательнице. Тут Ленька обхватывал мою ногу и подымал отчаянный крик. От моей ноги мы его отрывали вдвоем с воспитательницей).