Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Очнулся я уже в другом помещении — это была больница. И почти сразу же мне сделали операцию. Как я потом узнал, показания к немедленной операции были. Операцию делали под местным наркозом. Оперировала меня пожилая женщина-хирург. Во время операции она со мной разговаривала и, как фронтовичка, делилась своим прошлым. Хвалила меня, что я тощий и меня легко оперировать, а то при аналогичной операции иногда приходится удалять по пуду жира. Показала мне желто-красный комок удаленного аппендикса. В больничной палате, как только я смог соображать, меня начала мучить мысль, как мне сообщить о себе Бобе. Телефона у нее дома нет. Пока я мучительно искал выход, ко мне в палату, к моей огромной радости, пришла Шура. Вот история о том, как она меня нашла. Оказывается вчера дома была только сама Боба, когда днем к ней постучала женщина в белом халате. Увидев ее, Боба чуть не потеряла сознание. Правда, тут же успокоилась, когда эта женщина сказала ей, что со мной произошло и назвала больницу, куда меня отправили из диспансера. А ведь молодцы медики, не поленились поехать к Бобе, чтобы рассказать ей о случившемся. Теперь, когда в каждой семье есть телефон и даже два, молодому читателю трудно себе представить, какова была жизнь без чудо-телефона.

После операции у меня не шла моча. И тут я хочу вознести хвалу опытному медицинскому персоналу и в диспансере, и здесь в больнице. Когда дежурная — не врач, а няня — узнала в чем моя проблема, она помогла мне встать и повела меня в туалет. Там она спустила воду из верхнего бачка (тогда в Союзе вода для слива накапливалась в бачках находившихся на высоте примерно полтора — два метра над уровнем унитаза). Звук бегущей воды снял у меня спазм и у меня отошла моча. Вот что значит знаток своего дела — больничная няня.

Через несколько дней я вернулся домой. Чтобы понять, в каком материальном положении находилась семья, приведу такой факт. Билет в купейный вагон у меня был бесплатный по линии Министерства путей сообщения. А денег на постель у меня не было. Поэтому я спал на сидении, а укрывался пальто.

Этот год остался в памяти, как переломный в моей жизни. Это и смерть Сталина. Это и переход на новую, неизведанную и мне, и моим сослуживцам работу. Это, главное, — женитьба.

При жизни Сталина я был словно «манкурт». (Манкурт́ — существо из тюркской легенды о том, как человека превращают в бездушное рабское создание, полностью подчинённое хозяину и не помнящее ничего из предыдущей жизни. Была популяризирована среди не-тюркских народов Чингизом Айтматовым в романе «И дольше века длится день» («Буранный полустанок»)).

Я, как и многие другие, верил в Сталина, как в живого Бога.

Послевоенная жизнь была тяжелой, но ко всему прочему жизнь еще тяжелее была для думающих евреев. На евреев, как нацию, навешивали всякие напасти. Причем делалось это особым иезуитским способом. Выбирали одного или группу людей, а затем его или их вымышленные преступления перед властью, то есть перед «народом», перекладывали на всех евреев. Не помню, есть чье-то высказывание: «Если бы не было евреев, их надо было бы выдумать».

Сначала все евреи стали космополитами (Читатель! Что здесь плохого?), то есть не патриотами. Потом развернули дело врачей-убийц в белых халатах. Народ стал избегать евреев-врачей. Людям моей специальности вменялось в вину семейственность. (Что здесь плохого если есть потомственная профессия музыканта, артиста, художника и в конце концов инженера?) Последнее «преступление» коснулось и нашей организации. Однако, благодаря особой лояльности нашего директора Дмитренко Дмитрия Александровича, у нас эта «партийная компания» прошла относительно спокойно. Несколько сотрудников-родственников, при содействии директора, были переведены в другие организации.

Это я очень поверхностно описал обстановку в стране. Страна находилась в разрухе после войны и для Сталина создание внутреннего врага была важнее, чем благо народа. Таким путем он направлял недовольство масс не на руководство страны, а на выдуманных им врагов.

Я окончил институт по специальности «Электрические сети и системы». Так получилось, что я в 1950 году устроился на работу в проектный институт «Теплоэлектропроект». И сразу стал работать по специальности в группе электрических подстанций. Вначале работа мне нравилась. Но потом, из-за ее однообразия, она мне перестала нравиться.

Приведу один примеров из моей работы тогда. У меня был старший инженер Наум Моисеевич. Как-то он мне поручил сделать схему релейной защиты линии электропередачи. Я вспомнил, что про линии с точно такими условиями защиты, нам рассказал профессор в институте. Я нашел конспект и сделал подобную схему. Показал ее Наум Моисеевичу. Он поинтересовался почему именно я так сделал. Выслушав, он послал меня в архив и сказал, чтобы я взял проект подстанции, которую он проектировал несколько лет тому назад. Затем он нашел схему в этом проекте и велел перечертить ее точно один к одному для моего случая.

Так длилось до 1953 года, когда я, по чистому случаю, резко изменил профиль своей работы. Проектирование теплового контроля и автоматизации технологических процессов была для меня совершенно новой специальностью. Так как в институте мы были «сетевиками», то тепловую часть электрической станции мы изучали очень поверхностно. А по вопросам контроля, управления и автоматического регулирования даже книг не было.

Если работа на подстанциях меня не удовлетворяла из-за ее монотонности, то по этой специальности все было новым. Здесь уже Наум Моисеевич не мог послать меня в архив за аналогом. Его просто не было. Приходилось пользоваться ведомственными правилами технической эксплуатации, опытом старших сотрудников, в особенности Исидора Яковлевича Зельмана — главного специалиста технического отдела. Основные принимаемые решения согласовывались с дирекцией электростанции. Это была работа по мне. На принятые таким образом решения, никто уже повлиять не мог.

Но главное, в этом переломном году была женитьба на Лиле.

Шел 1953 год. Мне уже 28. Пора жениться, тем более, что у меня есть девушка, которую я люблю. О ней надо рассказать особо.

Как я уже писал, в институт я поступил в 1945 году, — сразу же после окончания войны с немцами, но не с Японией.

На курсе ребят было меньше, чем девушек.

Мне особо нравилась аккуратная девушка Нина Ющенко с ее пышными белокурыми волосами. Мне представляется, что и я ей был небезразличен. Но было то, что мне не позволяло перейти черту в личных отношениях — мое домашнее воспитание. Она не была еврейкой. Были и другие девушки не менее красивые, но те были мне безразличны. На нашем первом курсе была «стайка» еврейских девушек. Это были школьные подруги Лиля, Рая Мурина и Мура Винницкая.