Ефим Янкелевич - Дорога длиной в сто лет

Лиля тогда была худой, долговязой девчонкой и она для меня ничем не отличалась от других девушек. На втором курсе эта группка исчезла, как исчезали и многие другие студенты. В ХЭТИ было заниматься труднее, чем в других институтах.

В первые месяцы учебы я подружился с двумя демобилизованными ребятами-евреями Исааком Давыдовым и Виталием Слуцким. Потом к нам присоединился Эрвин Скорецкий. Эта дружба оказалась нерушимой и продлилась всю жизнь. Еще нашей дружбе способствовало то, что мы все, кроме Эрвина, жившего в общежитии, практически жили в одном районе.

Как-то на втором курсе Виталий предложил мне пойти на встречу Нового Года с девушками, с которыми он подружился еще на первом курсе и которые потом перешли на учебу в Университет.

Этими девушками и оказалась Лилина группка. Встречались мы в доме родителей Раи. Родителей Раи звали Софья Марковна и Давид Павлович. Семья была по тем временам зажиточной. В этой семье «первой скрипкой» была Софья Марковна.

Это было мое золотое время дружбы, именно дружбы, с девочками.

С этими девочками мы с Виталием встречались и отмечали все праздники. Но эти девочки были только моими друзья женского пола. Нравилась мне только Нина.

И так продолжалось несколько лет.

Мне так кажется, что в этом доме я был желанным гостем, так как С.М., очевидно, прочила меня Рае в женихи. К концу учебы я уже было подумывал не перейти-ли границу отношений с Раей. Рая была хорошей, неброской, умной, неизбалованной девушкой. Подумывал жениться на ней. Ведь многие семьи образуются без любви. Кроме того, я видел на примере своих родителей, когда папа был влюблен в маму. Зачастую какой ад был семье, когда папа начинал ревновать маму.

Так продолжалось до последнего курса института. Я иногда захаживал к Рае просто так. Однажды, прогуливаясь с Раей по городу мы решили заглянуть к Лиле, которая жила в самом центре города. Зашли. В это время Лиля спала. Зельман Семенович, отец Лили, разбудил ее.

Она вышла к нам в красном байковом халате, еще заспанная и теплая, теплая. И в этот момент произошла метаморфоза в моем отношении к ней. С этого момента я влюбился в нее. В течение почти пяти лет эта девушка была для меня такой же, как и многие другие. Произошел как бы обвал в мозгу. В один момент она стала мне дорогой и любимой. Любимой на всю жизнь. Вот и так бывает!

Итак, я влюбился. Моя не юношеская любовь принесла мне только радость, без того безумства, какое часто описывается в литературе .В нашем институте был студент-фронтовик, который повесился из-за неразделенной любви. Кстати, это была обычная девушка — вертихвостка.

Жизнь моя приобрела иной смысл в ожидании встреч. Теперь мне в ней нравилось все (это после пяти лет знакомства). Хотя Исаак отметил ее яркие губы. Это, очевидно, по контрасту с его женой Риммой, у которой были тонкие и бесцветные губы.

Я уже работал, когда Лилю, после окончания университета, направили на работу в районный центр Харьковской области Старый Салтов, учителем в школе. В 1951 году в стране пышным цветом расцвел государственный, в дополнение к бытовому, антисемитизм. Заведующий кафедрой сказал Лиле, что в других обстоятельствах, он бы оставил ее на кафедре.

Наши встречи стали редки, так как регулярного пассажирского сообщения со Старым Салтовом не было, и ей приходилось приезжать домой в кузовах попутных грузовиков.

Теперь я задумался. Я действительно был влюблен. Почему же не я ездил к ней, а она в Харьков? Очевидно потому, что ей хотелось домой. Да и где мне было в селе остановиться? Теперь нравственность другая. Я бы сказал правильная. Бой-френд, герл-френд. Тогда это осуждалось и обществом, да и для нас с Лилей это было неприемлемым.

В теплую погоду расстояние в 40 км по грунтовой дороге преодолевалось за пару часов. Хуже было в распутицу и еще намного хуже зимой из-за снежных заносов. Тогда на дорогу уходила и половина суток. Пассажирам часто надо было из машины вылезать и толкать ее. А как можно описать чувство холода на продуваемой всеми ветрами движущейся машине, где не за что спрятаться?

Полтора дня из двух пролетали быстро и она снова укатывала на неделю.

В течение недели мы с ней разговаривали по телефону. Для потомков, у которых есть сотовый телефон, хочу описать как это делалось тогда. Во всех городах и населенных пунктах были переговорные пункты. В этих пунктах стояло несколько герметичных будок, откуда и осуществлялся разговор. Я, например, приходил на такой пункт и заказывал телефонный разговор с Лилей. В Старом Салтове аналогичный пункт принимал заявку и извещал по почте Лилю. В назначенное время разговор осуществлялся или мне сообщали, что абонент прийти не может.

В конце 1952 года мы с Лилей решили расписаться. Надо было добиться, чтобы она перебралась на работу в Харьков. По закону того времени, лица закончившие ВУЗ должны были обязательно отработать по назначению 3 года. Одним из исключений было замужество.

Но для этого надо было зарегистрировать наш брак в ЗАГСе. Чтобы это оформить нужно было ей приехать в Харьков. На оформление такого перевода из школы в школу, тогда был установлен крайний срок — 1 апреля. А тут 5 марта возьми и умри Сталин.

Директор школы на просьбу Лили о разрешении ее поездки в Харьков в рабочие, а не в выходные дни, выразил «искреннее» возмущение: «Вся страна в трауре, а вы решили заниматься развлечением!»

Решили, что в таком случае, я приеду в Старый Салтов.

И опять невезуха. В этом году стояла суровая и очень снежная зима. Никакого автомобильного транспорта не было, так как дорога была завалена снегом и стала непроходимой для автомашин. Надо было принимать срочное решение. Ближайшим к Старому Салтову городом, куда подходила железная дорога, был город Волчанск. Между Старым Салтовом и Волчанском было расстояние примерно 15 км. Я принимаю решение ехать поездом до Волчанска, а там как повезет. Но дело в том, что до Волчанска прямого поезда от Харькова не было. Надо было ехать в город Белгород, Московского направления, уже в России, а там пересаживаться на местный поезд до Волчанска.

Так я и сделал. Анна Борисовна, мама Лили, дала мне большую плетенную корзину с пирогами и я утром поехал поездом на Москву. В Белгороде сделал пересадку и к вечеру добрался до Волчанска. Когда я не спеша вышел из вагона, то вдалеке на площади стояло с десяток грузовиков в ожидании пассажиров. Пока я с двумя кошелками бежал к ним, время от времени останавливаясь, чтобы подобрать выпавшие из корзины на снег пирожки, машины развернулись и разъехались. Я остался один в сумерках на пустой площади.

То что я увидел в зале ожидания вокзала вернуло меня на десять лет назад — во времена эвакуации и даже хуже. В сумраке большого, совершенно неосвещенного помещения, на кафельном полу вповалку спали или лежали десятки людей. Это были пассажиры поезда, который еще когда-то прибудет. Я вышел из зала. Еще было достаточно светло, чтобы увидеть за рекой сам город Волчанск. Подумав, решил идти в город, с надеждой, что там где-то устроюсь на ночлег. Я еще не забыл, — да и забуду ли вообще, — фронтовые будни.