Клод-Франсуа де Меневаль - Наполеон. Годы величия

После празднеств, посвященных бракосочетанию, Наполеон, не выпускающий из поля зрения положение дел в бельгийских провинциях, принял решение посетить их, а также часть Голландии, недавно присоединенную к Франции. Планируя эту поездку, он хотел не только разнообразить жизнь императрицы и показать ее народам Бельгии и новым провинциям Франции. Основная цель императора заключалась в том, чтобы собственными глазами оценить создавшуюся там ситуацию, выяснить последствия провала английского десанта в Валхерене и уточнить, до какой степени нарушились положения континентальной блокады. Он также хотел узнать, что можно сделать для возмещения ущерба, нанесенного голландской торговле разрывом экономических связей с Англией, и успокоить Нидерланды, насколько это было возможно, в связи с введенными там императором законами, направленными против Англии, но затрагивающими интересы Нидерландов.

Примерно в конце апреля 1810 года их величества начали поездку по северным департаментам.

Их величеств сопровождали король и королева Вестфалии и принц Евгений. Король Голландии присоединился к ним в Антверпене.

В Мидделбурге император поднялся на борт корабля «Шарлемань», чтобы доплыть до устья реки Шельда и посетить порт и остров Флашинг. Во время этого плавания мы попали в страшный шторм, были сорваны три якоря подряд; нас поджидали и другие неприятности, представлявшие немалую опасность.

Император очень страдал от морской болезни и то и дело бросался на постель, предпринимая отчаянные попытки стошнить, что делало его болезнь еще более мучительной. Мне повезло, меня совершенно не беспокоила морская болезнь, поэтому я был в состоянии уделить внимание императору, тем более что все члены его свиты также стали жертвами этой болезни, а мой дядя, который был дежурным лакеем и обязан был стоять у дверей каюты его величества, беспрерывно падал на пол и корчился в агонии болезни. Во время этого шторма, продолжавшегося в течение трех дней, император с трудом сдерживал нетерпение, чтобы скорее сойти с корабля. «Я думаю, — заявил он, — что из меня получился бы плохой адмирал».

Вскоре после нашего возвращения из этой поездки император захотел, чтобы императрица научилась ездить на лошади, и с этой целью она посетила манеж в Сен-Клу. Несколько человек из обслуживающего персонала собрались на галерее, чтобы понаблюдать за ее первым уроком, среди них был и я; я был свидетелем нежной заботы императора о своей молодой жене, которая оседлала послушную, хорошо выезженную лошадь и ехала на ней по манежу, в то время как император держал ее за руку и шел рядом, а г-н Жарден, главный конюший, держал уздечку. При первом же шаге лошади императрица вскрикнула от испуга, после чего император сказал ей: «Успокойся, Луиза, будь смелее. Чего ты должна бояться? Разве я не с тобой?» Вот так и продолжался урок: с одной стороны поддержка, с другой — страх. Вскоре она преодолела свою робость и закончила тем, что стала очень хорошей наездницей.

Тем временем императрица Жозефина, после того как провела месяц апрель в Наварре, вернулась в замок Мальмезон, где предалась глубокой меланхолии. С большим трудом она привыкала к своему новому положению. После развода она сохранила титул и ранг императрицы-королевы и стала обладательницей дохода в три миллиона франков; в Мальмезоне при ней был двор, который придерживался такого же этикета, что и в Тюильри. Император хотел, чтобы она продолжала принимать лиц из императорского двора, знаменитостей, министров и высокопоставленных представителей власти: частое посещение ими Мальмезона доставляло ему удовольствие.

Императрица была в том возрасте, когда особенно привлекательны балы и праздники; но император более всего опасался, что она станет от них уставать, и, соответственно, празднества и развлечения при императорском дворе и в городе постепенно сокращались. Праздник, устроенный в честь их величеств князем Шварценбергом, послом Австрии, закончился ужасным происшествием.

Князь занимал помещение бывшего отеля де ла Монтесон на улице де ла Шоссе д’Антен; и для того, чтобы дать бал, он пристроил к своей резиденции зал и деревянную галерею, украшенные большим количеством цветов, флагами, канделябрами и т. п. Когда император, присутствовавший на празднике в течение двух или трех часов, уже было собрался покидать бал, один из занавесов, прикрывавших окно, от порыва ветра распахнулся и задел горящий факел, слишком близко поставленный у окна. Занавес моментально охватило пламя. Несколько человек безуспешно пытались потушить огонь, сорвав занавес на пол и сбивая пламя руками, но в мгновение ока тут же вспыхнули другие занавесы, бумаги, гирлянды и загорелась деревянная пристройка к основному зданию.

Император одним из первых осознал, как быстро распространится огонь и к чему это приведет. Он поспешил подойти к императрице, которая, поднявшись с кресла, уже поджидала его, и вместе они, не без некоторых трудностей, поскольку толпа гостей бросилась к дверям, выбрались из здания; королевы Голландии, Неаполя, Вестфалии, принцесса Боргезе и другие высокопоставленные гости последовали за их величествами, в то время как супруга Евгения Богарне, находившаяся в положении, оставалась в зале на платформе, сооруженной для императорских лож. Вице-король, опасаясь за свою жену, когда с силой заполыхал огонь и толпа гостей буквально обезумела, сумел вывести ее сначала в здание, а затем на улицу через маленькую дверь, прорубленную в платформе для обслуживания их величеств легкими закусками. До вице-короля Евгения никто не подумал об этой двери, и только несколько человек последовали его примеру. Королева Вестфалии не могла успокоиться даже тогда, когда выбралась на террасу, и в испуге выскочила на улицу Тебу, где ее обнаружил прохожий.

Император проводил императрицу до самого начала Елисейских полей, где оставил ее, а сам вернулся к месту пожара и не возвращался в Сен-Клу до четырех часов утра. Со времени прибытия императрицы нас всех в замке одолевали самые дурные предчувствия в отношении императора и не покидало чувство беспокойства за него. Наконец он приехал, в полном здравии, но очень уставший. Вся его одежда находилась в полнейшем беспорядке, а лицо было в черных пятнах от копоти. Огонь опалил и в некоторых местах обжег его туфли и чулки. Он сразу же прошел в комнату императрицы, чтобы убедиться в том, что она оправилась от пережитого страха. Затем он вернулся в свою комнату и, бросив шляпу на постель, рухнул на кушетку, воскликнув: «Бог ты мой! Ну и праздник!»