Вениамин Додин - Воспоминания

За завтраком, когда я, накрыв на стол, присел с ними за артельную противень с застывшей тайменной юшкой, Зенин неожиданно предложил: — Расскажи полковнику свою жизнь. И дела… всякие–разные. Ну, как мне рассказывал, — четко и точно, по–делу… Расскажи — не для баек это, серьезно говорю.

Полковник по–прежнему молчал, только ложкой споро управлялся с заливным.

— Давай, не стесняйся — подтолкнул Зенин. — Давай, пока мы заправляемся.

Предложение было неожиданным. Настроение мое в последние дни не располагало к откровениям. Бесчисленно раз обманутый в собственных надеждах, ни в какие «пересмотры» я не верил. И сейчас не представлял, — зачем это нужно, снова — в который раз — бередить попусту свои тряпичные нервы?.. Ну их всех!..

Но Зенин что–то спросил. Я ответил. Он спросил еще… Незаметно я разговорился — они были моими гостями. Коротко, как мне показалось, я сообщил полковнику историю своих безуспешных тринадцатилетних попыток самозащиты. Рассказал не особенно стесняясь и не выбирая выражений. Глянув случайно на будильник, я оторопел: три часа я разъяснял гостю свою одиссею. Он слушал… А слушать не должен был! Не мог слушать — на кой хрен я был нужен ему со своей историей, с судьбой своей, — ему и всем его предшественникам, и последователям его…, ети их мать, совсем!.. Вспышка внезапной злобы, тотчас угасшая, была гостем «не замечена». Только зрачки его светлокарих глаз слегка сузились… Он внимательно слушал, не переспрашивая и не задавая вопросов. Он умел слушать, — этот эмведешпик! Мне же было стыдно до отвращения за несдержанность и обидно очень, что он заметил мою слабость.

Если бы не Зенин, я не стал бы откровенничать с незнакомым гражданином начальником. Не собрался бы. Но… глаза. Глаза, — они были у гражданина начальника безусловно человечьими; совсем человечьими были глаза…

Зенин молчал в сторонке, будто не слушал совсем. Неожиданно гость спросил:

— Я могу быть уверенным, что все рассказанное — правда?

— Точно, товарищ полковник, — торопливо ответил за меня Зенин. — Все так…

— Обождите, — поглядел на него гость. И, обращаясь снова ко мне, переспросил: — Все это правда?

— Да.

— Тогда изложите в форме заявления на имя… пусть начальника Краевого Управления… все, что рассказывали. Полностью. На обратном пути я возьму заявление с собой. Ничего не обещаю, но все будет тщательно проверено. За хлеб–соль, за постель, за приют — спасибо. Я не забуду этой встречи. Не забуду времени, у вас проведенного. За нашу беседу, если она принесет результат положительный, благодарите Зенина. Это его инициатива. И прямая, кстати, обязанность по службе — вносить предложения руководству о необходимости или целесообразности пересмотра дел. Прямая обязанность… «жандарма» Зенина, как изволят его величать некоторые граждане.

Через одиннадцать суток они возвратились с Верхнего Пита, — еле живые, переморозившиеся… Отогревались у меня трое суток. Перед отъездом, в отсутствие Зенина, у нас с Воронковым состоялся краткий обмен любезностями. Напомнив ему его слова о прямой обязанности работников органов (МВД?) возбуждать ходатайства о пересмотре дел своих подопечных, я попросил:

— Если это Ваша прямая обязанность, — сделайте доброе дело: прикажите отобрать такие же заявления у всех моих товарищей по удерейской ссылке. У тех из них, хотя бы, кого предложит сам Зенин, — он знает людей, за его чисто человеческую объективность и порядочность поручусь я, поручится любой непредвзятый человек. А таких людей здесь немало. Не мне говорить Вам, — среди них многие гораздо более моего достойны Ваших хлопот и последующих извинений… хотя бы. А извиняться придется. Не перед живыми, так перед мертвыми. Тут мнения могут разойтись… Но по мне — лучше перед живыми. Живые же, в большинстве своем, стары, больны, просто немощны — держат их не первый десяток лет… Вашей вины тут не снять, полковник. И дожить им до «пересмотра» трудно. А надо. Необходимо. Хотя бы для их детей, если они выжили. И для внуков. Если уж не для них самих. Между прочим, для Ваших детей и внуков тоже… Вам, полковник, никогда не думалось на досуге, что Ваши и Их дети и внуки будут жить на одной земле? Поспешите. Чтобы проще и спокойнее им всем жилось вместе. Родина–то у всех одна. Другой не предвидится…

Гость долго молчал. Смотрел на меня оценивающе, решал: шучу — не шучу, отвечать мне или нет?

— Как я знаю, готовятся кардинальные решения. Они будут касаться всех — так или иначе… Вы сейчас оговорились — «кого отберет сам Зенин». Значит, надо еще отобрать. Это во–первых. Зенин — не бог. Хоть и человек «объективный и порядочный» — Ваша характеристика. Другим, не Зениным, Вы такие характеристики раздавать не спешите. Это во–вторых. Само Ваше предложение подразумевает наличие тех, кого Зенины «не отберут». Это в-третьих. Выходит, дело не так просто. В целом, контингент ссыльных в районе Вам известен. Могу ручаться: Вы тоже не возьметесь решать вопрос со всей «Удерейской ссылкой». Будете делать это выборочно, по своему разумению. Значит, сообразуясь со своими представлениями, симпатиями и антипатиями. Это, по меньшей мере, не объективно, потому как пахнет банальным, кондовым… кумовством. Не обижайтесь. Чтобы закончить этот неприятный и несвоевременный разговор, открою Вам секрет: Зенин проявил относительно Вас инициативу. Это точно. И это Вы можете оценить сами. Но за Вас Зенину и моему высокому руководству в Красноярске и в Москве поручился Боровой… Да, Боровой… Помните об этом. И цените…

— Потому, — добавил полковник, — вопреки моим убеждениям не поддаваться на эмоции, я решился встретиться с Вами, выслушать Вас и вмешаться в Вашу судьбу. Вопреки моим убеждениям! Но я не жалею своего порыва, если угодно. Потому как думаю о себе — я еще не старик. О детях. И, бог даст, о внуках. По всем этим причинам я предложил Вам написать заявление. Вам. И пока — никому больше. Считайте это моей прихотью, если Вам так нравится…

На четвертые сутки, когда мороз ослабел, они уехали на Юг, к Ангаре. Перед тем Зенин сказал: Додин — это судьба твоя. Запомни.

Мое заявление полковник Воронков увез с собой.

…Над Миром проплывал, кончаясь, год тысяча девятьсот пятьдесят третий, Чрезвычайный. Был мой праздник — 7 декабря. По случаю двенадцатой годовщины моей благополучной прогулки–экскурсии по достопримечательным местам Безымянки, мороз был не крепок. Солнце светило неистово. Встрепанный событиями уходящего года, я снова, в который раз!, втягивался в изнуряющий марафон Больших Ожиданий…

* * *

…В октябре 1956 года на квартире товарища моего по ссылке генерала Георгия Самойловича Иссерсона в высотке по Бережковской набережной в Москве я встретился с Георгием Константиновичем Жуковым и узнал, что полковника Воронкова ко мне на Ишимбу посылал он с тем, чтобы тот воочию увидел и хоть что–либо узнал от единственно доступного Георгию Константиновичу своего однодельца по общему уголовному делу, состряпанному спасённым Жуковым мерзавцем (см. И ТОГДА ВМЕШАЛСЯ ЖУКОВ. РОДИНА. М.12.1990, и Д Е Л О Ж У К О В А, Сайт ПРОЗА. РУ).