Вениамин Додин - Навстречу солнцу

… До позднего вечера держала меня аудитория. Распрощавшись с нею, кинулся я навстречу своим друзьям, терпеливо ожидавшим этой минуты. Не стану их перечислять и заново называть — их имена в тексте этих записок.

И вот, мы разместились на лежанках Национального ресторана «Хонсю»…

… Поздно ночью, расставшись с ними, я попал с бала на корабль. В сопровождении Масару Ибуки и Такуя Хара, я оказался в районе токийских небоскрёбов Синджюку — в новом центре Токио, перенесенном из Касумигасеки. В одном из них, «Кейо плаца отель», меня ожидала встреча с интересной публикой, — «Высшим эшелоном японской промышленно–научной элиты», по выражению Такуя. В уютном круглом зале ресторана расположилось человек двадцать внешне ничем не отличных от вида «уличного» японца прилично одетых людей. Сразу начался процесс представления — меня им. Все встали из–за своих столиков. Мы с Масару и Такуя подходили на расстояние протянутой руки. Называли друг друга. Обменивались кратенькими любезностями. И церемонно, по–японски, — ноги держатся прямо, корпус, шея и голова тоже, но согнутые в тазу, — раскланивались.

Кто же были эти люди, собравшиеся в час ночи, чтобы кланяться мне?

Были они хозяевами или Президентами /или Председателями Советов директоров/ гигантских корпораций страны и мира — Фуджитцу, Нек, Хитачи, Матцушита, Канон, Митцубиши, Оки, Тошиба, Акер, НТТ, Сони, конечно….

ПрезидентМитцубиши Садао Томишиге, устами своей прелестной секретарши–переводчицы Каки Огура объяснил: — Мы все, собравшиеся в этом зале, хотим познакомиться с нашим национальным героем и стать его верными друзьями и помощниками. Ибо то, что он сделал для нашего: общества и делает в своём SPASENII беспрецедентно и поучительно…

Он что–то ещё говорил, и Каки переводила мне его слова, но я, будто, их не слышал… Я — особа, не теряющаяся ни при каких условиях. Смутить меня сложно. Вообще… после увиденного и пережитого в трюмах барж «Бакинского этапа» человека ни напугать, ни смутить невозможно в принципе. Но вот, смутился я… Душу мне перевернули слова самого, быть может, сильного на Планете человека…

Несомненно, не случись всё это внезапно, вот так вот — во время удивительной церемонии раскланивания и представлений, я отнёсся бы к словам даже и Президента Мицубиши спокойнее, без излишнего драматизма. Но так не случилось: сказанное им было неожиданно…

Потому все, что я говорил в эту ночь в затемненном зале ресторана Кейо плаца отеля было словно не от меня, а от взволнованного пришельца «из неоткуда» - даже не с Островов «Архипелага ГУЛАГ»…

Когда я говорил, стояла мёртвая тишина. А рассказывал я о горькой и страшной судьбе только моей семьи. О судьбе женщины, которую все они, сидящие за столиками и освещенные бликами настольных ламп, завешанных цветными японскими безу, привыкли боготворить с тех пор, как каждый из них пошел в первый класс и от учителя услышал об истории своего народа…

Я очнулся, когда мои слушатели встали и раздались аплодисменты…

Потом выступил Масару. Его слушали не менее внимательно. Мне слова его не переводили: он понял моё смущение от панегирика Садао Томишиге. А говорил он о маме и обо мне. И о своём покойном брате Тому, моём товарище. После него встал старик — Президент Хитачи, — небольшого роста атлет с морщинистым лицом и маленькой седой бородкой. Начало его выступления тоже, было, не переводили. Но, вдруг, Каки подошла к нему. И… оказалось, что и его брат, — двоюродный, или какой–то ещё, — тоже был в Тайшетских лагерях. И я ему, оказывается, так же отдавал кровь и хлеб. Кто же он? Видя на моем лице недоуменный вопрос, Каки переспросила старика. Он ответил: — Да, вы его забыть не можете, — это Шинуйя Йамагучи!

… Да, забыть его я не мог. Как не мог забыть всех тех, чьи портреты рисовал. А рисовал я в те годы тех моих товарищей, кого любил, кого уважал, кого хотел, — мечтая, — сделать в рисунке бессмертным. Видимо, какой–то элемент честолюбия во мне квартировал, хотя вообще гордыня совершенно мне не свойственна: меннонит «сидит» во мне генетически, от маминых предков. Развалясь сидит, полагая, что пороки «обычные» ко мне не липнут…

… Финансовое положение Организации вашей матери?

Этот вопрос задан был тотчас после того, как большинство участников ужина попрощались со мною и оставили зал. Он освобождается от европейской мебели. Вносится японская. И стол со скияки — «пивной» говядиной и овощами в раскалённой от пламенеющих углей жаровне. Блюдо — без масла, но всё кипит в мясном бульоне и соевом соусе с… водкой. Рядом, в булькающем креветочном Осе, китайская лапша…

А атлет — Президент Хитачи Тоиди Аоки — повторяет вопрос: — Финансовое положение Организации вашей матери? Каково оно? —

Каки переводит вопрос, — теперь уже мой: — Зачем вам ещё и эта головная боль? Положение «Спасения» — моя проблема…

— Бросьте! Проблема эта наша, в крайнем случае, наша с вами. Я наслышан, как вы «решали» задачу оплаты поездки к нам сюда. Вам не кажется, что вы поставили всех нас в крайне двусмысленное положение? Во–первых, почему вы не обратились к нашему послу в Тель—Авиве? Или не его дело — обеспечить ваш приезд в страну, где вас ждёт народ? Вы и его поставили перед совершившимся фактом… совершенно бесстыдного поведения газетёнки, уверовавшей в свою безнаказанность. А сами вы,.. — как можно было без нашего юриста подписывать столь одиозный документ? Или у вас в Иерусалиме нет телефонной связи со столицею Израиля? Надо же — подмахнули совершенно кабальный контракт! Как в Африке прошлого века, или в Америке времён ограбления индейцев! Читал, и глазам не поверил: как можно было отдаваться в руки ростовщиков и соглашаться о передаче им всего вами написанного? Непорядок, Додин–сан! Непорядок…

Он ещё кое–что говорил, но обнародовать его мысли вслух рано.

Мы, конечно! исправим вашу оплошность. Но постарайтесь впредь быть осмотрительнее… Он принялся за скияки с лапшой. Мы — следом. Его отповедь тронула меня не очень: в конце концов, я — тоже «из евреев». И, подписывая «кабальный контракт»', ничем не рисковал, кроме возможности по свежим следам распорядиться своими впечатлениями о поездке в Японию. И то, только лишь за её пределами. Что касается «передачи всех материалов»… Они давно опубликованы. Но… Только теперь я понял, какого дал маху, согласившись передавать все свои написанные в Японии впечатления только газете «Едиот ахронот»! Но после драки кулаками не машут… И всё–таки — каким таким образом Аоки–сан собирается исправлять мою оплошность?… И… что это за такая «пивная» говядина, интересно? Спросил. Аоки–сан ответил: «пивная» потому, что коровы для неё откармливаются специальной травой, смешанной с пивными дрожжами и отпаиваются пивом. Я чуть было не ляпнул, что ведь это же дорого… Но сходу вспомнил — кто мои собеседники. И подумал: так ведь у нас, в Мстиславле когда–то, коров тоже поили пивными дрожжами и пивом со спиртзавода!