Вениамин Додин - Навстречу солнцу

Узнав об этой дикости ещё в Москве, и получив от Катакура–сан его адрес, я начал действовать. Справку на него запросил. И, чудо, получил её! Ровно, между прочим, за 5 суток до депортации в Израиль. Вот её текст:

«На ваше заявление об установлении судьбы Тацуро—Катакура /…/ сообщаю, что нами произведена проверка, в результате которой установлено, что Тацуро—Катакура, 1919 года рождения, уроженец г. Акая Японии, 16.10.1945 года был осуждён по ст. 58–6. ч.1 УК РСФСР за шпионаж к 10 годам лишения свободы. 14.10.1953 /то есть, через два с небольшим года после моего «освобождения» и этапа в ссылку. В. Д./ убыл из Иркутской области для дальнейшего отбывания наказания в Камышевский ИТЛ в Омскую область»;.

Получив «Справку», я немедля отослал подлинник Тацуро. Копию её осенью 1991 года я привёз ему в Японию; и с шуточной торжественностью, и даже стихами, сопроводив церемонию вручения бумаги… Шутка принята не была, а реакция на неё вовсе мне не понравилась. Что–то было не так…

Я в том виновен? Но откуда было мне знать что представляла для японских властей, перлюстрирующих письма бывших военнопленных, эта, с виду бросовая, бумажка? А означала она многое. В частности, то, о чём случайно, в 1993 году, в Москве, узнал от бывшей сотрудницы… того самого «Камышевского ИТЛ» Елены Владимировны Шарыгиной: — Камышевская ИТЛ Омской области — это эвакуированный туда во время войны Филиал… Вильнюсской Высшей школы НКГБ; там из отобранных японских офицеров–военнопленных готовили резидентов советской разведки. Между прочим, по фотографиям в японских газетах и журналах, которые я показал Шарыгиной, она тотчас опознала нашего общего знакомого — Тацуро Катакура…

Конечно, вернувшись из СССР домой, «резидент» новое своё качество, приобретенное в Камышево, скрыл. Зато теперь, в начале 1991 года, имел неприятности. О том сообщил мне «по секрету» Ясуо Найто — спец по «внутренним новостям». Отныне Катакура–сан лишался права занимать государственные должности. Но он, после возвращения, успел 35 лет отработать учителем и ещё в 1990 году заполучить пенсию. «Обманул», получается, и собственное государство, и своих советских хозяев? Не совсем так.

На украденной у меня моей родине после такого афронта русский резидент больше бы не высовывался. А если бы пришлось, то лишь по «просьбе» своих интеллигентных хозяев и по их сценарию. Не сомневался, что то же случилось бы и с японскими джентльменами удачи. И не ошибся. Знающий и понимающий всё Ясуо, с которым приговорен я был к повседневному общению, раскрыл «секрет»: все Программы СМИ по освещению вашего визита построены на ваших беседах с Тацуро. Переделка их вряд ли целесообразна сейчас.

Ничего, движения Катакура–сан возле меня почти не раздражали. И, конечно, было очень жаль его испоганенной жизни…

… Посольство государства Израиль…

Глухие бетонные стены. Поверх — бесконечные спирали колючки. Выносные «Марсианские» вышки со щелями амбразур… «Спецкичман»…

Опрос у внешнего входа–лаза. Допрос и шмон в конце длинной, сплющенной бетонными шорами, «трубы» подхода. Бронедвери за сталью плит…

И тесненькая лестничка, по которой встретивший нас первый секретарь Амос Радиан выводит меня, Ясуо, Катакура–сан, теле-и пресс–репортёров в его кабинетик–закуток. Сходу — попытка секретаря извиниться за «дурацкие фантазии» шефа. Делаю вид, что понятия не имею, об чём речь. Понимает. Доволен. Ясуо переводит. Замечает: — А представителей СМИ Израиля нет! — Амос молчит. Выручает подсекретарь: — Его превосходительство…

По лесенкам, анфиладами забитых «имуществом» комнатёнок, пробираемся к резиденции посла. Интересно: ни в одной из них никого нет! Точно, как в конторах Иерусалима в «рабочее» время. Ментальность…

И так, посол.

Навстречу, из кресел, поднимается высокий старик. Ветхий; серо–коричневый неопрятный костюм. В крошках. Крошки прилипли к уголкам синюшных губ. К кончику… банана белого, с сине–сизым тяжелого носа… Но это детали… Протягивает ватную ручку, неслышно пожимает ею наши… Выплеск скороговорки. Найто–сан переводит. Внезапно встревает Тацуро. Настораживаюсь… Но тут же догадываюсь — да и Ясуо на месте — Катакура–сан напоминает господину послу о его бестактной попытке опорочить меня в глазах моих японских друзей. — Так, Катакура–сан! Так, молодчик! Пиль его!

Найто–сан с удовольствием, слово в слово, переводит: и ему приятно отхлестать старика… Но… это уже становится очень неприятным мне: каким бы в моих глазах, и в глазах моих друзей–японцев, ни был бы он подонком, — он — Нахум Эшколь — гражданин моей страны! Со своей собственной, естественно, манерой поведения, но и с присущими нам всем — евреям — особенностями зоопсихологии, что ли…

Кроме того, — и для меня это обстоятельство очень важно, — безусловно он — родич уважаемого в моей стране человека — Леви Эшколя, именем которого назван проспект–бульвар, пересекающий мою улицу — Шмуэль га'нави. Наконец, — по анекдоту, — «Быть может у нас у Менске Нахум Эшколь — говно! Но у нас Леви Эшколь — Человек!». Так вот, Нахум Эшколь — родственник Леви. Потому Нахум посол и ещё в Японии. Это и определяет моё отношение к нему. Тихо прошу Ясуо заткнуться… «Счастье, когда тебя понимают!»: — «затыкается».

Сели. Расположились за столиком, — тоже неопрятным и неубранным… Явно неубираемым столиком. Тут представилось, — и почему–то с болью, — не нужен никому этот неухоженный и, верно, третируемый чиновной шушерой несчастный старик. Потому некому стряхнуть перхоть с его плеч. Некому вытереть пыль и убрать мусор с его столика. И, безусловно, некому было из «советников» отсоветовать звонить моим друзьям и выяснять у них цвет моего белья. Точно! — некому было… даже ЗВОНИТЬ им!

Сплавили старика за тридевять земель и бросили в «тюряге» посольства. Чтобы не мельтешил перед глазами. Чтобы не напоминал, что, — какой ни какой, — брат всё же самого Леви…

А он говорил, говорил…

Хотел, видно, выговориться. Но выговаривалась шелуха. И Ясуо никак не мог обернуть её смыслом. Попытался, было, встрять в словесный водопад, «напомнить» его превосходительству господину послу на каком тот свете. Не получилось. Тогда он Нахума за руку взял. И когда тот, удивлённый, на минуту смолк, сказал, что перед ним — «Герой Японии, — его, посла, согражданин!» И что «герой» этот имеет что передать своему израильскому народу через него, посла; хотя бы самые дружеские помыслы /так и сказал!/ Японцев, осведомленных о национальной принадлежности Додин–сан’а… И, что очень странно, — и что настораживает Японские СМИ, — что такое событие — первое не только в истории молодого Еврейского государства, но в тысячелетиях жизни Японии — что событие это не привлекает внимания СМИ Израиля! Или правы те, кто считает, что вашему народу интересны «сенсации» с запахами сортира и борделя? Похвально!