Вениамин Додин - Повесть о разделённой любви

…Прилетели почему-то не в Миккели, в котором дедова ставка, а в Имоланярви, что у южного берега живописнейшего озера Сайма, где был я с ним в позапрошлом году – рыбу ловили…(И тут военная тайна?!). Оказалось, друзья решили перенести торжество из тыла ближе к фронту. К солдатам. К Его Солдатам и Офицерам. …Когда моторы смолкли, нас свели на «перрон». Там «лично» меня встретил сам Дитль. «Старый знакомый» только что прилетевший с севера. Был я рад ему очень! Полюбил его: помимо всего прочего, он классный (заядлый) рыбак-спиннингист. И вообще отличный мужик. Хоть и старый – 52 года ему. Ну, свой совершенно! В Лапландии, где он командует чем-то, или кем-то, и где не единожды принимал нас, он научил меня рыбачить «профи» снарядом…Мало? Ещё как много, если кто пробовал ловить на спиннинг да вот в таком вот изумительном месте, но где лосось просто так каждому фраеру не даётся!.. Два года спустя, когда Эдуарда Дитля не стало, узнал, что он был генерал-полковником. Что он из семьи банковского чиновника из Бад-Айблинге. В армии с 1909 года. Участвовал в Первой мировой войне. Рано вступил в партию – ясно в какую. В 1935году сформировал 1-й горно-стрелковый полк. В 1940 – во главе небольшой боевой группы — отстоял Нарвик (в Норвегии). Отстоял в боях против подразделений союзников — в шесть раз большей численностью (О его делах в Нарвике автор узнал так же из приложения к «Финской войне» Вальдемара Эрфурта, генерала пехоты, представителя Гальдера при ставке Маннергейма. Хельсинки. 1950.С.309).

…Службу в Финляндии Дитль начал 14 декабря 1941 года визитом к деду в Михели. И сразу ему понравился: публику эту, из военных, дед умел понимать. Раскусывал моментально. И мог полюбить, уважая. Теперь, вечером, Дитля пригласил и принял Гитлер, который тоже его любил. И 4-го же июня, днём дедова юбилея, поздравил с присвоением ему звания генерал-полковника горнострелковых войск 20-й горнострелковой армии, которой он в Лапландии командовал.

Безусловно, Дитль стал особенно симпатичен мне и привлёк моё юношеское внимание после неожиданного откровения Рейнхольда, финансиста, дедова друга. У них, — ещё с одним приятелем деда Эхренсвярдом, тоже Карлом Густавом, — была очередная «традиционная» встреча. Тоже в Михели. Естественно, чтобы в ходе её «выпить и закусит молочным поросёночком да с гречневой кашей. Обязательно на конопляном масле. И под коричневой водочной корочкою» как любил дед. Ну, и они все — тоже. Для посвящённых же штабистов – собирались они в ознаменование очередного – каждого после июня 1942 года – моего у него появления. Не помню, с чего начался разговор с «Карлом Густавом № 2». Но когда он перешел к судьбе Санкт-Петербурга Эхрнрут Аксель (Рейнхольд) вспомнил почему-то об одном не ординарном, — странном даже, — совещании у Шпеера. Если не ошибаюсь, состоялось оно 10 сентября 1941 года из-за – и в его адрес – сентябрьского же распоряжения Гитлера: что-то там «об ускорении закупок и доставок в Берлин гранита из Скандинавии». Камень нужен был для зданий-монументов, задуманных Гитлером, и с его собственным участием проектируемых и возводимых Шпеером (Шпеер пишет, «что заметил шефу: — Война, мол! Какие монументы сейчас!». Тот ответил в своей манере: — «А я не позволю войне, и даже тебе, помешать осуществлению моих планов!»

Но что было непонятным: совещание у Шпеера, а в аудитории — верхушка всех полиций. Всех служб безопасности. Политики. Военные были. Да, были и промышленники (гранит)…Но опять не понятно зачем.

…На совещании 10 сентября 1941 года у руководителя «строительного штаба» Гитлера (и ближайшего друга его), будущего имперского министра вооружения и боеприпасов Альберта Шпеера, председательствовал Альфред Розенберг. Было это за четыре года до недолгого командования им оккупированными территориями на востоке. Ревельский немец, был он в прошлом русским подданным и дворянином. И к России его не могло не тянуть. Учился тоже в Ревеле, в Технологическом. В 1915 году, — как раз на самом пике антинемецкой и антиеврейской истерии на фронте и в тылу, — эвакуирован был со своим факультетом в Москву. И там, в паузах между занятиями в аудиториях, — ещё в Эстонии у себя поднаторевший в китайских боевых единоборствах, — успешно лидерствовал в жесточайших потасовках. В знаменитой, перманентной, в том числе, — на Гавриковой площади у Хлебной биржи. Между преследуемыми сидельцами модных магазинов Старой Немецкой слободы (все — сплошь скауты-спортсмены) и атакующими их — командируемыми из центра города для этих патриотических мероприятий задирами-охотнорядцами под предводительством Маяковского Владимира. Тогда непременного генератора всех межэтнических скандалов на Москве. Продолжая успешно учёбу, окончил он Архитектурное отделении Московского Училища ваяния и живописи на Рождественке. Отлично защитил диплом по архитектуре именно малых форм. Приглашен был даже на кафедру. Но в 1918 году «сорвался». Эмигрировал в Германию. Из-за чего? А из-за «набития у «ЯРА» в Петровском парке физиономии небезызвестному Леониду Авербаху» (так в протоколе Московской ЧК.). Лицу в чём-то даже историческому: бывшему большевику-налётчику, а тогда главе ассоциации литературных сексотов ЧК (позднее, ВЧК-ОГПУ) — секретарю РАПП (Российской ассоциации пролетарских писателей). Председателю Массолита «Берлиозу» (по Булгакову), которому на Патриарших комсомолка трамваем отрезала голову! Зятю самого Ягоды. За что честь такая: «по роже, да в перчатке»? За хамство — за оскорбление женщины не титульной национальности. Точнее, еврейки.

Знающие перчатковладельца отмечали: евреев он – остзейский немец – жаловать не мог по определению. Но уважать мог. Конкретных. Собственно, как самих эстонцев и своих – остзейских – немцев. Да, уважать мог. В аристократических кругах Эстонии принято было: «трудяг (от труженика профессора до сапожника труженика), кого по эстляндской ментальности уважать следовало, — уважали! Эстония, известно, земля тружеников но и добрых соседей»…Народ с народом уживались в ней без проблем: с евреями ли, с латышами, с татарами или с русскими с литовцами – всё едино. Но вот в июне 1940 года в Эстонию ворвались советские войска во главе с… советизаторами – евреями, через одного! Того мало, советских оккупантов, априори ненавидимых эстонцами, собственные эстонские евреи встретили цветами и красными флагами! «Невозмутимая» Эстония возмутилась. А тут, сразу же, заработали внутренние тюрьмы с ночными арестами эстонцев. (Евреев, как правило, не трогали). Начались ночные же облавы… под выматывающее душу завывание моментально перегревавшихся на крутых подъёмах Вышгорода — и вокруг — коробок скоростей прихваченных захватчиками из России ГАЗиков-«воронков». Стало известно о зверских избиениях арестованных. О пытках и о тайных расстрелах эстонцев… Словом, заработала большевистская мясорубка, в которой непосредственно в самом процессе «рубки» достойное место отводилось евреям, заступившим, якобы, репрессируемых эстонцев. (Что не совсем, или совсем не точно: завести политические застенки схожие с советскими, даже после «фашистского переворота» марте 1934 года в Эстонии, эстонцы-тугодумы не догадались). Пораженная Эстония замерла. Прошло немного времени, и застучали на стыках, защёлкали на стрелках, завизжали на закруглениях рельсов колёсные пары неисчислимых «краснух» спецэшелонов, уносящих на Север и в Сибирь теперь уже бесчисленные эстонские семьи…Медленно соображавшая Эстония насторожилась. По-эстонски, не спеша, додумывала: что произошло? Вспоминали незабываемый год 1908-й., когда возникли те же судьбоносные вопросы (не таких масштабов и остроты, конечно!). Гадала, что делать?.. Пока гадала – негаданно-нежданно — явились быстро соображающие немцы с готовым рецептом: «Macht Juden rein!»… И вот он, — здесь уже, — негаданный ли, незванный ли – бравый обергруппенфюрер СС фон дем Бах-Залевский… Оглянуться не успели… И 31 октября 1941 года: «В Эстонии больше нет евреев»! На обескураживающем фоне страшной судьбы сотен тысяч эстонских заложников по таёжным урманам Приангарья и бескрайней нежити Енисейского кряжа, схваченных до 22 июня 1941 года…