Вениамин Додин - Повесть о разделённой любви

…Какой покой?! Какой покой? Первая реакция Катерины — шок! Потрясение! Ее внук — и... Гитлер! Немыслимо!.. Как только я ее ни успокаивал объясняя, что по-видимому иной оказии даже у её много властного все умеющего Маннергейма тогда быть не могло. И Гиммлер, — оказывая любезность этому замечательному человеку-«союзнику» тем более, — воспользовался случаем... И правильно сделал. Иначе твой внук ещё чёрт знает сколько времени не видел бы деда. Или по твоему Густав стесняться должен был или… брезговать даже обращением к Гиммлеру-«чудовищу»? Так? Но ведь для миллионов не немцев – для миллионов оккупированных Сталиным европейцев — прибалтов, белорусов, украинцев, молдаван, для татар Крыма, для кавказцев да ещё бог знает для кого в СССР, — с замиранием сердца ожидавших как манны небесной приход Гитлера, — ни сам Гитлер ни Гиммлер тем более — они никакими чудовищами не были! Были спасителями!.. Хоть это вот можно было – взрослея – уяснить. Но эти мои резоны услышаны ею не были.

…Карл Густав-младший: «Между прочим… Если ты… о роли его в «еврейских делах»…? Он занялся ими только в 1941 году. И то по приказу фюрера. Об этом рассказывал дедов друг Якобсон — глава нашей финляндской еврейской общины… И ни о приказе этом, — тем более, чего с евреями проделывалось после этого приказа, — даже Германия долго ещё ничего не знала… Быть может, не хотела знать. Скорей всего, что не хотела. Как то же знать не хотела святая невинность — красна-девица Европа… А в своих-то пятнадцать — что знал я сам — о самом Гиммлере хотя бы когда дед обратился к нему насчёт меня. Знал кое-что — от отца: они учились вместе в Высшем техническом (не в университете, нет). На «птичках». Ну, по птицеводству. Тот мечтал об учёном фермерстве. Бзик у него такой был с детства. «Бзик» уничтожения евреев потом пришел. Много позже. Папа же тогда весь был уже в своей медицине. На «агрикультуре» оказался по блажи – «голубиная почта была ему, видите ли, нужна»… В его пансионате работали вообще-то доки. В том числе по части «направленного» воспитания, без дураков интересуясь увлечения своих воспитанников. И с голубями конечно помогли — направили куда надо… И если тоже «без дураков» отец много — и по делу — учился и дома в Швейцарии, и в Швеции. Ну а потом в Германии. Потому стал толковым невро- и психопатологом… Ну, а у Генриха Гиммлера два брата были, — отличные, скажу тебе, мужики, – на него можно и позволительно, и даже желательно и всенепременно валить всё кровавое говно мира. Как-никак он соавтор знаменитый архитектор знаменитой Европейской Пирамиды из человеческих трупов!»

…И человечеству, в пирамиду эту случайно не заложенному, желательно («я так думаю», как выражался очаровательный актёр Фрунзик Мкртчан) – пусть даже из нездорового любопытства – понять почему и как это у него получилось. Ходят же в наш Иерусалимский мемориал Яд Вашем не только потерявшие близких, и отдающие должное светлой их памяти. Посещают музей и интересанты из тех, кто хочет увидеть «как это у того же Гиммлера получилось»? И убедиться воочию, — прежде всего, — что получилось же!.. И есть надежда… Потому отвратительно настойчивое, настырное даже, стремление наших чинуш затащить в это редчайшее для Святой Земли воистину святое место всяческую мразь. И прежде всего заклятых наших друзей из дружеских демократических сатрапий. По мордам которых — за версту — видно зачем и для чего позволяют они туда себя вести.

Тётка моя шокирована и потрясена была упоминанием мальчика своего рядом с именами немецких палачей — рейхсфюреров и рейхсканцлеров. Но ничуть её не трясло и не шокировало никоим образом появление на её знаменитых четвергах – с обязательным чмоканьем ручки и подношением цветов – тех же Фриновского, Ягоды и Ежова. Того же Тухачевского – палача из палачей! (О котором, — «знакомая» её Давыдова, и ещё одна популярная сикушка Целиковская, — если поминали, то орошая трусики. И не от понятных приятных воспоминаний, но из за самого факта причастности!). Стыдно за Катерину Васильевну — любимую и… дуру. Прожить такую замечательную жизнь, пусть трагическую. Любить такого необыкновенного человека. И быть им любимой. Даже сына от него иметь… И не противиться тому что в твой дом прёт такая публика!.. За того же рейхсфюрера «обидно». За Гитлера тем более, известного – без дураков — покровителя искусств и их муз…

Карл Густав-младший: «У него, — это он снова о Гиммлере, — были тоже добрые и верные друзья! Старые, в особенности, которых знал с детства. Сам, идя вверх, — а рос он – трудоголик и умница — стремительно, — тянул их всех за собою… Отец говорил, что будто «Генрих не слишком привязан был к своему очагу… Скорей всего… Похоже даже, у него вообще не было личной жизни, которую заменяла ему служба. Работа. Вот он и тянулся к друзьям… Учился когда, а потом, — работая, — вкалывал по пятнадцать-двадцать часов. Бывало – до головокружений. До рвот. Забежит ко мне в процедурный, – рассказывал, — Дай чего-нибудь! «Опять «чего-нибудь»! Но нельзя же так — на таблетках! Когда обследоваться придёшь, только всерьёз? — «Когда принесут!» — вся реакция…— Если не был в разъездах – довольно частых, инспекционных всяких. Обычно — без предупреждений, чтобы – якобы — более эффективно контролировать какие-то службы, — рабочий его день прерывался один раз и только для еды. И то на тридцать минут (Это уже NN вспоминал. О нём – потом как-нибудь) — И питался, — как все мы, здоровые сотрудники, — в наших офицерских столовых — СС или Гестапо. А в них – сам знаешь – те ещё наши баварские «диеты»: с обильной да с жирной свининой; да с колбасками Нюрнбергскими, от сала прыскающими да запеченными-зажаренными на огне… С голодухи жрёшь их как кот мелкую рыбёшку – пока не лопнешь! Да непременно выдержанными и жареными в топлённых сливках (Не здесь, в Бразилии проклятой, такое вспоминать… Но каждый раз – вспоминая всё же – повторял всердцах о «проклятой»!)… С пивом конечно. Пусть для него — не без меры... Редко столовался – в ресторане. Но и в нём и в столовых, — на потеху нашим жеребцам, — набирал на раздаче тарелочку овсянки (иногда риса, тоже размазни) с каплей подсолнечного масла сверху. Редко-редко — варёную (из бульона) цыплячью ножку с картошкой. И компот. Этого — два стакана!… Все радости и достояние рейхсфюрера, которыми жил».

«…Начинал он, — это снова отец, — с чего? Организовал, кончив учёбу, ферму по откорму цыплят в Трудеринге под Мюнхеном. Дело не пошло. А деньги-то были жены. Марги (Куцерцовой, чешской немки) деньги. А она тоже не родшильдиха. Медсестра – работала в обычной берлинской клинике. Своими глазами видела степень мерзости разложения столичного общества – непрерывные подпольные операции, незаконные аборты, другие злоупотребления и постыдные спекуляции. Принципиально не участвовала в них. Честный, порядочный человек — прониклась она глубочайшей неприязнью ко всем преступникам-врачам. И перезнакомилась с теми, кто пытался лечить больных народными методами. Травами в том числе. И сама посоветовали незадачливому супругу, — зная тягу его к природе и романтизму, — выращивать лекарственные, ещё в старину используемые травы и корни… Понимая что и сам он с его романтизмом, и тоже с порядочностью и непомерной(!) честностью, помочь ей не может. И содержать семью не в состоянии… Тем не менее, со всею свойственной ему страстью ко всякому делу, — папа рассказывал, — раскапывал невесть где и читал ночами средневековых авторов о целебных растениях. Находил их семена и саженцы. Пытался выращивать… Тщетно. Всё – не то!.. Не получалось. Да и коммерческой сметки ему Бог не дал. (А палача — дал? –Это я как то заметил). – А палача дал! — разозлился Карл. – Палача дал! Или ты спросишь Его что и кому давать? Не мои же – ваши мудрецы-каббалисты говорили-писали из века в век: «Неограниченная власть, Величие – добрые они или недобрые — от Бога! Только! И, — помолчи, помолчи, — люди ими наделённые, за поступки «свои» отвечать не могут!»