Вениамин Додин - Повесть о разделённой любви

…Летели-плыли в кромешной тьме над, и под вспышками боя вокруг, в плотных россыпях ослепительных разноцветных пунктиров пулевых трасс…(Потом уверил себя, что и в кромешной тишине – не запомнил, не ощутил, звучания гремевшей тьмы!) Неслись, — покачиваясь, будто на тросах, — меж сомнамбулических силуэтов разрушенных зданий-призраков… Казалось, касаясь их… И, тишина, тишина, как в глубоком сне…

…Сон? Страшный сон?.. Но ведь вокруг была ещё более страшная явь...

…Летели, сперва на юго-запад. Потом на юг – в направлении Белицы. Потом — на Хемниц. Затем – на Зальцбург… Земли не видно… В 12-15, — в районе Инсбрука, — незаметно сели на маленький лесной аэродром. Тьма. Только пара синих фонарей у полосы. Тишина! Будто вынырнув из бездонного сна, разом услышал шум листвы, гудение ветра… Выбрались. Опершись на фюзеляж, не присев, перекусили: кто-то из темени передал Баварцу пакет бутербродов с белыми баварскими сосисками, будто вспыхнувшими под светом фонаря. «Наши! Настоящие Баварские сосиски! Боже — Баварское пиво!.. Откуда они здесь?»... «Вопросы – они потом». «Но, может, мы в последний раз пьём его!» «Помолчи, пророк!» Сонный генерал рычит, довольный… Поев и напившись, прошли к ожидавшему нас трехместному «Зибелю». Скучавшего в горбатом «фонаре» самолёта пожилого седоволосого пилота Баварец, по-приятельски, окликнул Иоахимом… И этот — знакомый!.. (Все – его знакомые!? Тогда я не сообразил ещё, что, не знакомых на нашем пути, быть не могло!). Иоахим – тоже баварец — говорил на распев, и, — будто продолжая прерванный некогда разговор, и словно продавал самолёт (а мы его покупаем), — «Ему нужно меньше горючего, и скорость у него, аж, до трёхсот в час! Потом – он целёхонек. Не целован ещё. А ваш Шторьх-бедняга…Вы его видали?! (Он подсветил фонариком) Как бабушкин дуршлаг! (И я, — снова будто сквозь тот же сон, — увидел во что превратилась подсвеченная снизу плоскость нашего «Storch’a» и его фюзеляж…Не гордый «Аист» то был – были сплошь рваные дыры-пробоины и скрученные задиры-ошмётки то ли алюминиевых, то ли каких-то ещё поверхностей... Как же мы летели на нём и… прилетели?.. Но долго «ужасаться» чудесному спасению не получилось: услышал теперь уже не торопящее — успокаивающее даже, почти амикошонское: — Влезайте, влезайте, голуби!». И… — ни въевшихся в кровь полагающихся обязательных обращений военного пилота к генерал-лейтенанту полиции (да ещё такой полиции и такому генералу!). Даже, хотя бы, естественных для пожилого пилота взаимных — корпорантских — знаков уважения к моему старику-сопровождающему. А ему в этом месяце вроде бы… — боже! – вчера, вчера, — 28 апреля, — простучало 45!.. Значит, и этот – свой… На ходу – откупорив подсунутые кем-то бутылки с пивом — поздравили именинника с рождением! Расселись просторно. Пристроили рюкзаки. Пристегнулись. Мигом — в 12-30, – разогнавшись меж деревьев, — взлетели. Сперва, прижимаясь к земле и огибая, — будто налетавшие из непроглядной темени, — скальные выступы. И набирая высоту узкой горной щелью — от Бреннера в сторону Штайнаха…

...Минут через 20 мы уже летели вдоль невидимой за облаками гряды альпийских пиков. Помалкивавший до сих пор Иоахим, — словно заправский гид, — сообщил в это время: «Взгляните-ка, голуби: — идём параллельно берегу озера Фирвальдштеттер»… Мой Баварец, — вроде уснувший сразу, — проснулся. Буркнул: «Зачем петли крутишь!.. На черта, они?.. Побьёмся же!»…Иоахим не ответил… Баварец снова уснул. На мой вопрос пилоту: «Чего это его пассажир спит спокойненько, когда знает, что «эти пики» рядышком совсем?». Пилот ответил: «О! Ваш спутник – парень – он Его величество венный лётчик-асс! Да ещё и авиа механик почти что, от Бога!.. Мы с ним, пацанами ещё, в Баварских авиамастерских Мюнхена начинали. Вместе, — после трёх лет учёбы, пошли в 1917-м, — в армию… Оба зачислены были в «278» авиаполк на Западный фронт, где до упора отвоевали…Разом, — в августе 1918-го, – оба — награждены были Железными крестами аж первой и второй степени!.. Да-а!.. А после… После удостоились даже Баварского креста с короной и мечами…Такое, парень, дело… С того он и спит спокойно. Как дома у себя… После разошлись, как в море корабли, – я в Люфтганзу подался, ну а он – само собой — в костоломы…»

…Прошли район Инсбрука… Через три, или три с четвертью часа полёта, — чуть-чуть не долетев до Дорнбира у Швейцарской границы, — с ходу, из чернильной альпийской тени, выпали-сели на коротенькую посадочную полосу. «Австрия!» — сообщил пилот.… А сама полоса — она всё ещё где-то у самого поднебесья. Стоим, будто театральными софитами пронзительно освещённые отблеском огромного — в полнеба — ледяного пика. На радостях я не удержался от глупейшего вопроса; он вырвался вместе со счастливым выдохом явно в связи с благополучным прибытием: «Почему же мы — не сразу в Швейцарию?» Отвечено было: «Швейцария, — господин пассажир, – государство весьма серьёзное. И не предусмотренный перелёт через её границу обычно вызывает проблемы. А их, понятное дело, хватает и без того».

…Нас ждали. Закатили самолёт в укрытие. Самих завели в уютный домик. Уже там обняли. Обцеловали. Повели помыться. Дали переодеться. Накормили. Всё – молча почти, почти без расспросов. Однако увидел, что у моего Баварца и здесь друзья – везде друзья! Вскоре принесли по комплекту швейцарских документов и карманных «аксессуаров» (на случай любопытства местной полиции). Дали время, чтобы с ними ознакомиться, выкатывая пока из сарайчика под огромными вязами порядком потрёпанный BMW с новенькой коляской. Корпусного Генриха усадили на его заднее сиденье. Меня, тощего, – в коляску поверх наших рюкзаков и ещё пары-тройки — с «фуражом» на дорогу, сменой одежды и спальниками. За руль сел… то ли тоже баварец, то ли уже швейцарец. Во всяком случае, кожаные шорты поверх белой рубахи с вышивкой на отложном воротнике и на планке, гетры в весёлую полоску до колен, толстые рабочие башмаки меня успокоили. А мягкий говорок живо напомнил мюнхенскую юность. И… годы у отца в Лозанне… И он тоже, — конечно же, — был Баварцу человеком своим. Всё сходилось…

Покатили.

…Остался позади изматывавший нервы прорыв над Альпами, где по сонному бреду генерала нам чуть ли не «полагалось побиться». Осталось позади не менее волнующее и яркое предвкушение: обнаруженными быть американцами. (По предупреждениям следившего за воздухом бдительного Иоахима. И, — по его же кратким репликам-переводам радиопереговоров американских экипажей, — уничтоженными быть их вездесущими Jabo-Jagdbombers, заполнявшими ночные небеса над хребтами… Во время недолгого пребывания в домике я понемногу успокаивался. И когда, было, успокоился совсем, — в кульминацию успокоения, — Иоахим сообщил (только для меня, по-видимому, — все остальные знали уже): «Два часа с семью минутами прежде нашей посадки здесь, на ВПП, мы прошли точку, где год назад разбился генерал Дитль…»