Людмила Зотова - Дневник театрального чиновника (1966—1970)

Приведу здесь некоторые мысли из так понравившегося Трубину выступления Цирнюк по теме «Классика на советской сцене». Она говорила, что единственный смысл обращения к классике — решение современных проблем. Если нет настоящих ассоциаций, то это музей, а музей не многим нужен. Сохранение традиции — это ее развитие, пример — «Мещане» Товстоногова. Но современную позицию надо «вытаскивать» из пьесы, а не навязывать ей. Нил не борец, а то был бы не Нил, а Павел Власов. А Эфрос в «Трех сестрах» поставил то, что Чехов не писал. Ей близко высказывание Кугеля о «Лесе» Мейерхольда, где он говорит об извращении, оболванивании автора (цитирует это высказывание). На эти слова прореагировал Емельянов: «Мы с Валентиной Андриановной единомышленники, мы с ней расходимся лишь в частностях, например о Мейерхольде. Сейчас говорить пренебрежительно о Мейерхольде — это очень скверно, а Голдобин прошлый раз на семинаре в заключительном слове сказал, что Мейерхольд — это пройденный этап».

Голдобин: «Трубин правильно отмечал недостатки прошедшего семинара. Один пробел я хотел бы восполнить, было очень интересное выступление Кудрявцева, он проделал просто исследовательскую работу, поднял огромный материал. В этом году весь год будем изучать „Материализм и эмпириокритицизм“. Первое занятие состоится 3 октября. Но изучение должно быть более активное. Не все одинаково подготовлены».

Малашенко: «Это произведение вернет нас даже просто к терминологии: теория отражения, идеологическая борьба и т. д.».

А утром Шумов, Голдобин и Владыкин ходили на сбор труппы в Малый театр. Была сама Фурцева. Вернувшись, Шумов, со свойственным ему юмором, рассказывал, как она была хороша, всех очаровала, говорила проникновенно, хотя и не совсем правдиво: «Все призывала к требовательности — требовательность, требовательность и еще раз требовательность, а придет к ней Софронов с пьесой, так она просто прикажет: „Ставьте“ — вот тебе и вся требовательность. Фарисейство потрясающее, но речь-то она свою держала под аплодисменты зала». Потом Шумов разыграл целую миниатюру, как вел себя Владыкин, ожидая Фурцеву и рассуждая вслух: «Если я выступлю до нее, а она потом будет говорить и увидит по реакции зала, что это уже я сказал, она, конечно, ничего мне не скажет, а в душе подумает: ах, Григорий Иванович уже сказал, что я думала сказать. Нет, уж лучше мы ее подождем». «Секретарь смотрела на него, раскрыв рот», — закончил Шумов.

Позвонил Львов — Анохин. Позубоскалили. Во время разговора пришло сообщение, что Монахову дали звание заслуженного деятеля искусств. Вот, значит, надо ничего не делать, тогда получишь звание. Я тут же передала новость Львову — Анохину, он в ответ: «Ну и что? Одним анекдотом больше, одним меньше». Леонов ушел из театра, потому что не дали звание народного артиста РСФСР и персональную ставку, хотя, по его словам, ему очень жаль расставаться с Борисом Александровичем. Львов — Анохин пригласил прийти «потрепаться», а я ему, все при Шумове: «Могу теперь ходить в московские театры лишь по субботам и воскресеньям и вносить „вредные влияния“ на общественных началах». Договорились, что позвоню. Львов — Анохин рассказал, что сегодня на совещании по утверждению репертуарных планов в Моссовете Шапошникова высказала свое удивление близорукостью театров, включающих «Цену» Миллера, который «высказался» и т. д.

Сегодня Владыкин «выдавал» Шумову за то, что Малый театр хочет пригласить на постановку Фоменко. Шумов смеется, что, видимо, Владыкин боится его туда пускать, чтобы не случилось, как в том еврейском анекдоте, когда один еврей отдал священнику сына, чтобы тот научил его русскому языку без акцента, а когда приехал за сыном, то с еврейским акцентом говорил священник.

Сегодня я была на улице Куйбышева, зашла в Управление внешних сношений, там узнала, что Италия не приняла театр Товстоногова. Галя Челомбитько (инспектор по Чехословакии) рассказывала про ЧССР, что, видимо, Брежнев разговаривал по прямому проводу с США перед вводом войск и что мы попытаемся убрать Дубчека и посадить Гусака, устроить политические процессы, а потом выведем хоть часть войск или вообще устроим террор, и чехи замолчат как миленькие.

Вчера на встрече представителей Польского посольства у Голдобина они передали список пьес с аннотациями, среди них такая пьеса, как «Дело Дантона» Пшибышевской. При этом предупредили, чтобы пока не рекомендовали пьесы Грушинского и Тарне, которые заявили, что покидают Польшу по политическим соображениям, вот, мол, выяснится на днях, уехали они или нет, тогда скажем. Мрожека даже имя не велят упоминать, все сняли [27].

А сегодня был Гончаров — теперь главный режиссер Театра Маяковского. Рассказал, что Марк Захаров сделал для театра гениальную инсценировку «Разгрома» Фадеева и, конечно, будет ставить спектакль о сегодняшнем дне, что Левинсон — это жестокий Христос, а играть его, наверное, будет Марцевич; что он дошел до Демичева (секретаря ЦК) и ему разрешили показать «Два товарища» Войновича 27 сентября, и ему нет дела до того, какие глупости говорит Войнович, а объективно у него оптимистический спектакль, от инсценировки Войновича ничего не осталось, он все переделал; что он читал последнее произведение Войновича, которое должно быть напечатано в «Новом мире», и это такой мрак, что «Матренин двор» Солженицына перед ним «розовое» произведение; что он воспринимал все творчество Войновича по-другому. Говорил, что в театре его обожают, а репетируют со страстью. Среди прочего сообщил о своем бывшем Театре на Бронной, что театр получил на гастролях миллионную прибыль и его ставят в пример другим театрам.

Вечером Голдобин вернул список состава Художественного совета, из которого Владыкин вычеркнул Анастасьева, Рыбакова и С. С. Смирнова. Но как вычеркнул! Со страстной злобой, порвав бумагу.

Шумов сказал мне доверительно, не для распространения, что вчера 24 сентября состоялось Решение Политбюро о создании Главреперткома, теперь начнутся пертурбации.

Опять ругалась с Будорагиным, страшный тип, именно потому, что вроде порядочный, но до того закоренелый, до того примитивный, до того оболваненный, что страшно, ведь таких миллионы, поэтому у нас исключено то, чего хотелось бы.

Репертуарно-редакционная коллегия разбирала сегодня пьесу Розова «На беговой дорожке», в общем-то загубили, предлагали (Малашенко, Голдобин, Цирнюк) уточнять по политической линии и дорабатывать так, что, в сущности, надо писать другую пьесу. Вот и до Розова добрались.