Людмила Зотова - Дневник театрального чиновника (1966—1970)

Потом он прочитал принесенный мной список тех, кого приглашать на Худсовет из Москвы, и одобрил его.

А вчера Шумов говорил, что начался процесс над Литвиновым, Богораз — Бухман, Делоне (внук академика, вице-президента Сибирского отделения Академии наук, виднейшего математика) и еще двумя участниками за демонстрацию на Красной площади 26 августа под лозунгом «Руки прочь от Чехословакии».

Шумов сказал, что должен дать Трубину деликатное поручение по Театру «Современник», так как Тарасову донесли, что это будет спектакль такой («На дне»), что «Доходное место» сразу разрешат, что Луку играет Евстигнеев как обманщика народа (на самом деле Луку играл Кваша), а на дне — это и есть народ, и вот надо «вынюхать». Шумов поделился этими сведениями со мной, но когда пришел Трубин, то ему говорить не стал, а вывел его в коридор и там дал «задание». Через некоторое время Трубин вошел и сказал Шумову: «По интересующему Вас вопросу я позвонил, но мне сказали, что это не телефонный разговор, так вот, я пойду на переговоры».

Сегодня, когда я приглашала Остальского (заместителя Председателя ВТО) на Худсовет, он сказал, что Царев вылетел в Париж на чрезвычайное заседание Исполкома Международного института театра, и что это очень неприятная миссия. Я , играя под дурочку: «А почему неприятная?». Он: «Что, Вы не понимаете, когда собирается чрезвычайная сессия и в связи с чем?» Я: «Ну, так об искусстве». Он: «Да, но все сейчас лишь об одном, и неизвестно, чем это кончится, а у нас в плане на 70-й год заседание МИТа в Москве». Я: «Наверное, и об этом будет речь». Он: «Конечно». А какое-то международное совещание мы сами предусмотрительно перенесли в Венгрию.

Четверг и пятница, как и сегодня, были кошмарными, готовимся к Худсовету от слова «худо». С самого утра занялась гостиницей «Россия», где должны размещаться приехавшие с периферии члены Худсовета. Потом по просьбе Владыкина я пошла к нему со списками членов Худсовета, там был и Тарасов. Ну, уж я знаю, что все они, а особенно Владыкин, ничтожества, а каждый раз тошнит заново. Все боятся, как бы не пришли «смутьяны». Владыкин рассказал, что перед обсуждением журнала «Театр» ему звонил Алешин и просил разрешения прийти на коллегию, что, мол, слышал, что будет разнос и вот, не согласен и даже хочет выступить. «Ну, я ему как-то сказал, в общем, он не пришел». Так вот, кого сейчас приглашать из драматургов? Ну, в первую очередь Мдивани: «А то, если не пригласить, крику на всю Москву» Я: «Что, боитесь крикунов?» Владыкин: «Да не то что боимся…» Тарасов: «Себе дороже». Владыкин: «Мдивани будет говорить, что я один из немногих драматургов-коммунистов, который стоит на правильных позициях, я написал „Твой дядя Миша“». Потом Владыкин стал всех перебирать: «Л. Зорин — нам не нужен». Стал перелистывать какую-то книжечку, где записаны те, кого он принимал: «Каплинская — не нужно, она у меня была, Лунгин и Нусинов…» Тарасов: «Не надо». Я: «Да, отринули мы талантливых людей». Тарасов: «Да они уж больно несговорчивы, слова не хотят выкинуть». Владыкин: «Может, позвать Митрофанова, он нам не помешает, я его буду упоминать в докладе положительно, он патриотическую пьесу написал — „На рассвете“, Бабочкин на нас в обиде (перед этим я сказала, что на мой звонок Бабочкин ответил, что болен), но пока будем числить». Тарасов: «В связи с этой обстановкой». Потом решили пригласить Туров всей семьей, сразу все поколения.

Тарасов чуть-чуть спокойнее, так как он на Худсовете не будет, он в Ульяновск уезжает. Когда Владыкин говорил с Р. Симоновым по телефону, мы с Тарасовым, как всегда, препирались, и он произнес фразу: «С волками жить — по-волчьи выть». А я: «Нет, общество подминает, а ты сохраняй себя как личность». Вдруг он серьезно: «При социализме общество не подминает». Я: «Ну так и с волками, и по волчьи — это тоже закон капитализма». Он: «Это народная мудрость». Я: «Она очень удобна для слабых, и вообще для каждого положения есть две взаимоисключающих поговорки». Дальше — больше. Я: «На что Вы тратите силы, здоровье?» Он: «До 55 лет доживешь, тоже больная будешь, ты и сейчас больная, вон нервишки-то сдают, так вся и вскидываешься». Я: «С Вами еще и не такой станешь». Он: «А с Вами и подавно».

Потом пришла Ильина, и Владыкин ей сказал, что был разговор насчет Громова с Фурцевой, которая велела оформлять документы на эту кандидатуру, раз других нет. Ильина: «А вот в ЦК не очень…» Владыкин: «Да и Ильичева, и другие очень сдержанно к нему относятся». Ильина: «Больше, чем сдержанно». Владыкин : «Но надо решать, две другие кандидатуры отпали». Ильина ушла. Опять вернулись к завтрашнему дню. В это время им принесли обед, и я ушла, заверив Владыкина, что меньше 70 человек на Худсовете не будет.

Сегодня из командировки в Эстонию вернулся Кудрявцев. Я слышала лишь то, что он мимоходом говорил Тарасову в коридоре, что командировка была безумно трудная, что они все скрывают, ничего не хотят показывать. Хочешь посмотреть спектакль — оказывается, накануне актер заболел или актрисе голову проломили, просишь прочитать пьесу — нет перевода, а если переведена, нет экземпляра и т. д.

Я звонила Рыбакову, чтобы он зашел, и в пятницу 11 октября он пришел обедать, дала ему прочитать про Громова. Он: «Да, будет интересное кино» Я: «А правда, что ты в Институт истории искусств идешь?» Он: «Да, и к вам внештатным, об этом говорил с Владыкиным». Он хочет идти к Фурцевой, чтобы скорее ему искали замену, раз решили заменять. Я: «Зачем осужденному быть заодно с палачами — лишь бы скорее казнили? Зачем выслушивать воспитательные нотации, что за удовольствие?» Он улыбается. Я: «А как у вас там, в журнале все?» Он: «Ничего, ну, неделю поволнуешься, а потом устаешь волноваться». Я ему пересказала разговор Тарасова, что Эфрос подружился с Корнейчуком для того, чтобы, когда выйдет премьера его пьесы и он приедет на спектакль, то он пойдет к Фурцевой и уговорит ее разрешить «Три сестры». Расстались мило.

Худсовет. Вступительное слово Р. Симонова как председателя Худсовета.

Доклад Абалкина «Личность героя в драме и на сцене».