Гавриила Брилиот - Бытие. Творчество и жизнь архимандрита Софрония

Позднее отец Софроний вспоминал о своем увлечении этим цветом: «Когда я был молодым, любил лежать в саду на скамейке и смотреть в голубое небо. Позднее понял, что голубой цвет — есть образ трансцендентности. Цвет неба, синий, не имеет себе подобного на земле» [87] Из черновиков отца Софрония, куда он записывал свои мысли для предисловия к книге «Видеть Бога», из неопубликованных архивных материалов. .

Он так долго вглядывался в глубины неба, что повредил глаза и должен был несколько дней носить повязку, чтобы восстановить зрение.

«Я всегда понимал, что виденное нами небо, дивно голубое, не “стенка” вокруг Земли; что за пределами видимого лежит беспредельность космическая, непостижимая так же, как и видимое небо. Лежа на крыше моего ателье, я внимательно всматривался в небо, и оно странно приближалось ко мне, и так близко, как будто и меня уже охватывало собою. Но Тайны Своей не сообщало мне. О, я тогда страстно смотрел на все предметы, на все явления, и каждое явление, каждый предмет становились тайной. Как возможно, что простой в себе луч света разлагается на бесконечные нюансы и в целом создает картину, вечно живую, непрестанно изменяющуюся, хотя и сохраняет нечто единое?» [88] Архимандрит Софроний. Письма в Россию. С. 269.

Позднее он разработал особый оттенок серо-зелено-синего, который давал ощущение пространства и бесконечности, и использовал его для потолков в церквях, стремясь изобразить бескрайность неба и вечность. Следуя по стопам символистов, Сергей, в поисках вечного, читал их книги и посещал выставки, изучал их мысли.

«В те годы я читал о буддизме, йогах и другие мистические книги. И мне показалось, что Евангелие менее глубоко, чем другие учения. Мне подумалось, что Евангелие говорит: “Люби Бога и ближнего!” Я думал: “Это — психизм, тогда как другие учения говорили об Абсолюте Сверхличном”. Поскольку я очень любил молиться, эта молитва сохранила мою любовь ко Христу, то есть я не отверг старое. Но новое показалось мне более глубоким…Но так или иначе две вещи в то время доминировали: одна мысль — об Абсолюте Сверхличном, другая — о том, как человек может перейти грань маленькой короткой жизни.

То есть дух человека не принимает идеи смерти. Тогда огромное влияние на меня, я помню, имели слова Пушкина [89] Пушкин А.С. Я памятник воздвиг себе нерукотворный. :

Пушкин, которого тоже мучили экзистенциальные вопросы, часто использовал метафоры лазурного и бездны в своих стихах. По словам Н.В. Гоголя, «в каждом слове (Пушкина) бездна пространства» [91] Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений в 14 тт. М.: Наука, 1937–1952, t.VIH. С. 55. .

Сергей также попал под влияние выразительного языка, присущего мистическому символизму Павла Флоренского [92] Павел Александрович Флоренский (1882–1937) был не только философом, но и математиком, инженером, изобретателем, историком искусств, теологом, а с 1911 г. православным священником. Его часто называли «русским Леонардо да Винчи». Флоренский преподавал перспективу и анализ пространства во ВХУТЕМАСе с 1921 по 1924 г., но нет свидетельств, что Сергей посещал его занятия или лекции. , который разработал особые взгляды на искусство, в частности на синтетическое видение художника в создании вневременного, целостного портрета человека, и символически описывал его как мистическое древо жизни. И хотя, по-видимому, Сергей не встречался с Флоренским и у него не учился, но, тем не менее, в их мыслях [93] Его взгляды на Софию отец Софроний не разделял. улавливается некоторое сходство, особенно относительно опыта со светом и тьмой. Флоренский, который был чрезвычайно ярким представителем Серебряного века, описывает сон, который он когда-то увидел:

«…беспросветная тьма, почти вещественногустая, окружала меня. Какие-то силы увлекли меня на край, и я почувствовал, что это — край бытия Божия, что вне его — абсолютное Ничто. Я хотел вскрикнуть, и — не мог. Я знал, что еще одно мгновение, и я буду извергнут во тьму внешнюю. Тьма начала вливаться во все существо мое. Само-сознание наполовину было утеряно, и я знал, что это — абсолютное, метафизическое уничтожение» [94] Флоренский П.А. Столп и утверждение истины, IX. — Письмо восьмое, Геена. С. 205. https://predanie.ru/florenskiy-pavel-ierey/book/183910-stolp-i-utverzhdenie-istiny/. .

Понятие внешней тьмы и попадание в пустоту небытия связано с собственным опытом Сергея. Вечное присутствие бездны и постоянное напоминание о смерти преследовали его. По его собственным словам:

«Вечное забвение, как угасание света сознания, наводило на меня ужас. Это состояние сокрушало меня; владело мной против моей воли. Совершавшееся вокруг меня навязчиво напоминало о неизбежности конца всемирной истории.

Видение бездны становилось всегда присущим, лишь по временам давая мне некоторый покой» [95] Архимандрит Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 11. .

Этот видение бездны не покидало Сергея до конца его дней. Со временем, когда жизнь его изменилась, оно как бы перешло в другие измерения, обретя, несмотря ни на что, новые удивительные значения и образы. Оно не отпускало его, словно выполняя обещание, напоминало о надежде, приоткрывая то, что лежит за пределами бытия.

Все современные художники откликались на тяжелые времена, углубляя свои попытки справиться с нестабильностью ситуации. Насилие, войны, страдания и муки давали толчок творчеству, поскольку в нем художники пытались найти выражение своих чувств и предложить какие-то решения.

Но для Сергея ситуация становилась все более бессмысленной и абсурдной.

«Когда же началась Первая мировая война (1914–1918), проблема вечности стала доминирующей в моем сознании. Вести о тысячах убиваемых на фронтах неповинных людей поставили меня вплотную пред зрелищем трагической действительности. Невозможно было примириться с тем, что множество молодых жизней насильственно прерывается, и при том с безумной жестокостью…И если волею злых властителей создаются подобные положения вещей, то где смысл нашего явления в мир? И я… зачем я родился? Ведь я только что начал входить в осознание себя человеком: внутри загорался огонь благих желаний, свойственного молодости искания совершенства, порывы к свету всеобъемлющего знания» [96] Архимандрит Софроний. Видеть Бога как Он есть. С. 9–10. .

Он погружался в свой язык живописи, надеясь превзойти его и достичь новых горизонтов, узнать, как выразить вечное и найти ответы на свои вопросы.

«Искусство было для меня путем к познанию бытия. Так я воспринимал его, так я жил в нем. Оно требовало всего меня; даже больше, чем “всего”. Без полной отдачи себя искусству, последнее никогда не становится настоящим, т. е. выводящим своего слугу за пределы времени и пространства. Подлинно художественным является только то произведение, которое несет в себе элементы вечного; вне сего оно пребывает лишь “декоративным” убранством наших жилищ» [97] Архимандрит Софроний. Рождение в царство непоколебимое. М.: Паломник, 2000. С. 185. .