С Голынец - Иван Яковлевич Билибин (Статьи • Письма • Воспоминания о художнике)

Ну, приехали мы благополучно. Ночью на меня и на Пинегина нападали периоды непреодолимого желания спать, и оба мы, несколько раз задремав, чуть не выпали на дорогу; но когда взошло солнце, сон почему-то исчез.

Приехали в гимназию (т. е. на выставку) {1}. Там был весь ареопаг; хотя не весь, ибо Судейкин приехал позже. Все Ваши вещи приняты, но я хочу рассказать все по порядку, а это я написал только, чтобы Вы не томились. (Mes felicitations) {2}.

Выставка будет, кажется, интересная. Ужасно приятно окунуться в атмосферу предвыставочной сутолоки. Жюрировали очень строго, почти по Мирискусственному масштабу, но, конечно, с некоторыми послаблениями и, так сказать, местными компромиссами.

Был такой казус: Маковский, мило улыбаясь, заявил: "Господа, прошу обратить внимание на произведения одной моей протеже, молодой и красивой художницы, выставляющей в первый раз, и, по возможности, принять ее вещи". Мы осмотрели эти вещи; две трети приняли, а одну — нет. Несколько времени спустя я принес Ваши вещи и, не менее мило, чем Маковский, улыбаясь, сказал: "Господа, пользуясь прецедентом, сделанным С. К. Маковским, я прошу обратить Ваше особое внимание на произведения моей протеже, тоже молодой художницы и не менее красивой, чем протеже С. К. Маковского". (Я знаю, кто его протеже). Маковский, опять любезно улыбаясь, сказал мне нечто, на что я ему, не менее любезно улыбаясь, заявил, что это к делу не относится. Ваши вещи, досточтимая Чира, вполне понравились и, главным образом, nature morte с чайником (единогласно); другой же nature morte (мое мнение как раз обратное) вызвал некоторые трения, но был все же принят. Вся графика принята и одобрена, хотя я и заявил, что я на "ужине с идиотом" (общий смех и вопросы: как?) не настаиваю; но и ужин прошел благополучно, так что Ваш идиот может спать спокойно {3}.

Правда, завтра во вторник, назначено проверочное жюри, и я немного беспокоюсь за nature morte с подносом, но, вероятно, все пройдет благополучно.

Далее идет пренеприятная для меня трагедия с бедным Пинегиным. Тут взял на себя инициативу тона Маковский и заявил, что эти вещи ему вообще не нравятся. Я (скажу Вам откровенно, против внутреннего убеждения) защищал его самым рьяным образом; ко мне присоединился Милиоти, но мы двое остались в подавляющем меньшинстве, и у Пинегина приняли только четыре мелких этюдика и его этюд (Бати-Лиманский) со скалами; все же три большие вещи, полярная ночь, корабль во льдах и розовые льды, были отвергнуты. Пинегин сидел в соседней комнате и ожидал результата. Вы поймете, как мне было трудно увидеть его после этого, как-то его утешать и что-то ему говорить. Он, бедный, совсем даже как-то осунулся; он ведь возлагал такие надежды на эти свои вещи!

Пусть он Вам сам расскажет о своей неудаче. Вы же не говорите ему, что я написал Вам так подробно. И ведь обиднее всего то, что я, по чистой совести, не могу обвинять жюри в несправедливости, а, наоборот, защищая его, я сам кривил душой. Ужасно жаль. Маковский говорит, что позже, если он человек не старый и талантливый, он будет благодарен этому жюри, ибо встряска полезна.

Во время жюрирования разных вещей я отошел немного в сторону. Вдруг меня сзади кто-то схватывает и немного подымает на воздух (странный способ!). Смотрю: Судейкин — "Неужели, старый черт, мы будем с тобою врагами и не помиримся". Он предложил мне облобызаться, и мир был восстановлен.

Сорин очень ныл о своей белой шляпе. Проклятая шляпа! Я опять о ней забыл!

Жюрировали и меня. Правило такое, что все подвергаются суду. Маковский (опять-таки очаровательно улыбаясь) заявил, что он прокатывает все мои вещи.

Открытие выставки будет в ближайшее воскресенье. Будет очень торжественно. Весь Ялтинский и окрестный beau monde {4}будет блистать на вернисаже. Князьев да графов не оберешься. Прямо, старый режим! Хорошо, что я взял новую одежду, ибо нужно держать фасон. Это не батилиманское дежурство.

Но все же я, конечно, мечтаю о возвращении домой. Я пишу письма в Ласпи и спрашиваю, когда на той неделе будут в Севастополе экономические лошади. Отсюда я на большом пароходе на той неделе поеду в Севастополь, где буду раздобывать керосин. Браиловский обещал мне дать два тома Гофмана. У нас будут замечательные вечера. Мы будем с Вами усиленно работать, а Ваша милая мать, быть может, почитает нам иногда вслух Повелителя Блох или Принцессу Брамбиллу.

Судейкин и Сорин вполне одобряют мой портрет Новеллы Евгеньевны. Мне это очень приятно. Я же хочу теперь сделать Вас и, так сказать, мобилизировать все свои силы и все свое умение.

Простите меня и не сердитесь, если я Вам скажу, что я здесь очень скучаю по одной моей новой графической ученице. Пусть эта ученица работает эти дни вовсю в милом Бати-Лимане и готовится к выставке в Харькове, которая по всей вероятности состоится. Вот, поедемте туда на открытие!

У меня уже есть покупатель, но только странный, и я размышляю, согласиться или нет. Он покупает с условием уступки, но зато все мои вещи. С одной стороны — крупный куш денег; но с другой, что же я повезу в Америку. С. Я. Елпатьевский советует продать, а мне как-то неприятно: точно продать всего самого. Но, собственно говоря, раз ставишь вещи на продажу, то не все ли равно, ибо лавочка открыта для всех.

Прошло два дня. Пинегин едет домой. Никаких добавочных жюри не было. Нашел милого романтика и собеседника по сердцу В. Н. Ладыженского. Идем с ним гулять, говорить и мечтать.

Белая страница, оставшаяся справа, записана мысленно. Может быть, если Вы чуткая, Вы ее прочитаете.

До скорого свиданья

И. Билибин

Находится у адресата.

1В октябре 1918 г. в Ялте была открыта выставка "Искусство в Крыму".

2Мои поздравления (франц.).

5См. следующее письмо.

4высший свет (франц.).

От Ioanna Чире послание второе.

Сейчас 10 ч. утра, нарядился, купил желтую розу в петлицу, зашел в кофейню, заказал яичницу (ибо обедать придется очень нескоро) и иду на выставку.

Сегодня день генерального сражения. Все эти дни мы там колотили и стукали. Вчера я пришпиливал номерки, а потом (уже у Елпатьевских) писал до 12 ч. ночи ярлыки с фамилиями, среди которых фигурировала самая лучшая, самая талантливая и интересная художница изо всех художниц, живущих в Бати-Лимане.

Утром я занимался необычайным делом: записывал виденный мною ночью сон. Хотел бы, чтобы он был пророческим, но сон, во всяком случае, очень красивый. Очень стремлюсь в Бати-Лиман. Соскучился и по работе, но, главным образом, по (говоря научно) объекту работы. Но утешаю себя тем, что несмотря на семь пятниц на неделе, объект сдержит обещание и не сбежит.

Выеду дня через два, три; как скучные дела отпустят и... опять же тянушки, очччень вкусные!