Владислав Микоша - Я останавливаю время

Коля мрачно курил сигарету за сигаретой. Над нами загустело облако дыма. А мы в поисках выхода из дурацкого положения не продвинулись ни на шаг.

Кончились сигареты, растаяло облако дыма. Захотелось поесть, но никто не приходил. Мы устали сидеть в неудобных позах на жестких кофрах.

— Ты сиди, а я пойду позвоню! — вдруг сказал Коля.

— Куда? Кому? — наивно спросил я, поддавшись на шутку.

— Рузвельту! — зло произнес Николай, выругался и нервно зашагал взад и вперед…

Время, казалось, остановилось и не хотело двигаться. На нас напало безразличное оцепенение…

Мы сидели у самой двери, которая звонко захлопнулась за нами, и заняли небольшое, никем не занятое до нас место на полу.

— Ты все время поглядываешь на дверь — там, за ней, никого ведь нет, кто бы мог прийти на помощь, — сказал Коля и снова зашагал взад и вперед.

Вдруг громко лязгнул замок, и в дверях показался маленький седой старичок, розовощекий с чеховской бородкой.

— Здравствуйте, господа! Будем знакомы! Если нет возражений — я ваш переводчик и покорный слуга! — сказал он нам приветливо на чистейшем русском языке.

— Мы не господа, а товарищи, господин переводчик! — выпалил Коля.

— Вы, конечно правы — в России так принято, а здесь все по-старому. Да-да! Ну а теперь, так сказать, перейдем к делу! Да-да, к делу! Меня просили передать вам, что через час вас будут судить.

— Судить? Разве мы преступники? — не выдержал я.

— Конечно, на вашем месте я бы задал такой же вопрос, но только вы, ради бога, не волнуйтесь — ничего тут особенно страшного не случится. Да-да!.. Очевидно, первый раз в Америке? Ваше волнение мне очень понятно. Меня тоже судили. Да-да! Но это было до революции еще. Принес сюда меня бог тоже без визы… Да-да!..

Его теплота и приветливость немного успокоили нас.

— Старайтесь, господа… простите привычку так вас величать… быть на суде предельно краткими и правдивыми, и тогда, смею вас заверить, все обойдется хорошо! Здесь многие от страха сами на себя так нафантазируют, так запутают все и всех… Время тянется, а дело — ни с места… — Он замолчал, глубоко вздохнул, и вдруг спросил: — Как там у нас на фронте? Простите, теперь уже у вас… Я ведь русский — живу от одной сводки Совинформбюро до другой. Да-да! А как переживаю!.. Нет, не сумею объяснить… — Он вынул носовой платок.

Глядя на него, становилось не по себе — было в нем что-то жалкое, неустроенное… Мягко поклонившись — так, наверное, кланялись еще при царе, — переводчик удалился. Лязгнул замок, и мы остались одни.

— Дома не был под судом, а тут… — начал было я…

— Скажи спасибо, а то бы и этого не увидел, не испытал! Что бы ни случилось, все равно невероятно интересно!

Час пролетел быстро, кто бы мог предугадать, с чего начнется наше путешествие по Америке? Кошмары Атлантики, полицейская карета, «Остров слез», суд…

Да, правильно говорили на Руси: «от сумы да от тюрьмы не зарекайся»!

Резко щелкнул замок. Снова появился старичок — не один, а в сопровождении полисменов. Поклонившись, он официально сказал:

— Господа! Вам надлежит пройти в зал суда! Пожалуйста!

Мы поднялись с кофров. Шествие замыкал чиновник. Нас ввели в большой светлый зал. Все здесь предусмотрено — тюрьма и суд совсем рядом. За высоким постаментом — трибуной сидел седой средних лет мужчина в военной форме. Его китель был расстегнут. Откинувшись на спинку кресла, он читал книжку в яркой обложке. Наш приход на него не произвел никакого впечатления.

Мы сели вдали, на отведенные для нас места.

— Скамья подсудимых! — пробурчал Коля.

Над седой головой судьи, между скрещенными звездными флагами, висел большой портрет Вашингтона. Было тихо-тихо.

— А все же очень занятно. Везет нам. Не многим удается такое увидеть и испытать! Деньги за это надо платить, а нам бесплатно!

— Об этом узнаем несколько позже — везет или… Тише!

Судья оторвался от книжки, взглянул пристально на нас, нажал на кнопку. Тут же появился наш переводчик.

— Ни черта не слышно — о чем они там?.. — Я взглянул на друга — он держался спокойно, но был бледен.

Каким был я?

Поговорив с переводчиком, судья встал и жестом попросил нас сделать то же самое. Официально, очень громко, чтобы нам было слышно, он произнес что-то вроде монолога.

— Ты понял? — тихо спросил меня Коля.

— Нет! А ты? — Коля покачал головой.

Судья жестом показал на Колю, приглашая его к трибуне. Коля встал, взглянул мне в глаза и, не торопясь, с достоинством зашагал к трибуне.

Я видел, как он стоял перед судьей и, отвечая на вопросы, поднял правую руку. О чем они говорили? Услышать было невозможно…

Коля вернулся, и сразу же пригласили меня. Он успел тихо сказать:

— Не робей! — На лбу у него блестели капельки пота.

Я пошел к высокому постаменту. Судья, строго и пристально глядя на меня, торжественно произнес:

— Поднимите правую руку и поклянитесь именем Господа Бога, что будете говорить чистую правду!

— У нас не принято клясться именем Бога, я и так буду говорить правду! — Я в упор смотрел в серые глаза судьи; из-за его плеча в упор смотрел на меня Вашингтон.

— Вы находитесь в Америке и должны уважать законы нашего государства!

Он был прав, спорить было безрассудно, и, немного помолчав, я на мгновение поднял руку и медленно сказал:

— Обещаю суду говорить только правду!

— Скажите, с какой целью вы прибыли в Америку? Не с целью ли покушения на президента, или свержения существующего строя?

Я коротко объяснил цели нашего путешествия.

Судья задал еще несколько несущественных, на мой взгляд, вопросов и удалился. Перерыв.

— Какой ты был бледный, когда ты пошел туда! — сказал мне Николай.

Я не стал говорить ему, каким был он. Мы сидели совершенно одни в пустом, наполненном солнцем зале. В голове беспокойные предположения: чем же это все кончится? О чем там совещается судья и с кем? Со старичком-переводчиком? Больше никого мы в этом зале не видели. И все же какое-нибудь решение должно быть. Какое?

И вот, наконец…

— Суд идет! — объявил вышедший переводчик.

Мы встали. Нас пригласили подойти к самой трибуне пред очи судьи. Он медленно поднялся и очень строго и важно зачитал решение суда:

— Суд Соединенных Штатов Америки запретил господину Лыткину Николаю Александровичу и господину Микоше Владиславу Владиславовичу въезд в Америку!

Все время, пока старичок-переводчик переводил на русский, судья не сводил глаз с меня и Николая, его лицо было непроницаемо и по нему ничего нельзя было определить. Переводя первую фразу, старичок остановился и взглянул на судью:

— Согласно Конституции, вы имеете право в течение двух с половиной месяцев обжаловать наше решение!