Анатолий Инчин - Шумят леса Хинельские

— Нет теперь этой группы. Не у дел и комиссар Анисименко. Да и Наумова пришпилили к бумажкам в штабе отряда, как бабочку под стеклышко, — для видимости.

Бессонов расхохотался:

— Весьма образно… и зло!..

Странно, только познакомились, а расставаться не хотелось обоим.

— Пойдем, лейтенант, поужинаем, — пригласил Бессонов к себе. — По пути зайдем к москвичкам.

— Каким москвичкам?

— Э-э, брат, у нас в штабе такие невесты…

— Догадываюсь. Из ЦК комсомола, наверное.

— Правильно.

— Вот видите: разведчики наши уже пронюхали.

В просторной пятистенной избе жили, по рассказу Бессонова, пять девушек, посланцев Центрального Комитета комсомола. Они все время разъезжали по отрядам, знакомились с молодежью, комсомольскими делами партизан, собирали материалы для газеты…

Бессонов тут был своим человеком.

— Приглашаю на банкет, девушки! — объявил он. — На сборы две минуты.

Вскоре веселой гурьбой мы ввалились к капитану.

Трапеза оказалась довольно скромной: по сухарику на брата и две банки консервов на всех. Но радушный хозяин так приветливо и от души угощал нас, что мы были буквально очарованы им. Время пролетело незаметно.

— Долго не могу задерживаться, — извинился я. — Мне бы хотелось заглянуть еще в редакцию газеты «Партизан Украины»: посылал заметки и стихи из Хинели с нашими связными — Шамановым и Латышовым. И с другими ребятами.

— Так вы и есть тот самый хинельский корреспондент? — опросила одна из девушек, Ася.

Получив утвердительный ответ, заметила:

— Информацию вашу мы получили. Кое-что отобрали для «Вестей с Советской Родины» и в «Совинформбюро»… К сожалению, не все материалы дошли до нас. — Печаль мелькнула на ее лице. — Жаль Шаманова и Латышова. Перехватили их враги, казнили…

За окнами потемнело. Надо спешить.

— Где располагается редакция газеты? Мне все-таки хотелось бы там побывать.

— А газеты здесь уже нет, — ответила Ася. — Редакция переехала в Ново-Васильевку.

— Туда не с руки, — пожалел я. — Да и времени в обрез.

— Куда, лейтенант, на ночь глядя? — попробовал отговорить меня Бессонов. — Завтра поутру и уехал бы…

— Нет, капитан, спешу. Дел — невпроворот… Спасибо за прием да за ласку.

— А ты напрасно, лейтенант, разъезжаешь один: в следующий раз изволь брать с собой двух-трех разведчиков посмекалистей.

— Спасибо, учту.

Тепло простился я с новыми знакомыми и, духовно освеженный, пустился в обратный путь. Воронок шел уверенно. Сколько раз он выручал меня!

Вдали врезаются в небесную темень немецкие ракеты: они всю ночь освещают подступы к населенным пунктам.

Надеются вовремя заметить партизан, когда они будут подкрадываться. И хоть ракеты, как неоднократно показывал опыт, не спасали гарнизоны от разгрома, а гитлеровцев — от смерти, но такова сила привычки…

Интересно, как закончится вылазка поисковой группы — Коршка, Калганова и братьев Астаховых? Перед отъездом в Объединенный штаб я направлял их за «языком» в Знобь-Новгородскую. Хотел с ними поехать, да не пришлось. Теперь вот думай — что там да как?

Но скоро буду в отряде, выясню… Уже рассветает.

Едва успел слезть с лошади, как вызвал Наумов. Приказал отобрать в отряде тяжелораненых для отправки на Большую землю. Самолеты придут на Смелижский аэродром следующей ночью.

— Дошла молитва до бога! — смеется Анисименко. — «Осадная» армия гитлеровцев крепко увязла возле Брянских лесов. Она тут простоит, пока наша наступающая армия не даст ей по зубам… А покамест с нее достаточно орловских да брянских партизан. Нам пора и честь знать: загостевались тут. Домой пойдем, на Украину!

— Да, Иван Евграфович, все очень верно, — заметил Наумов, — партия принимает меры по расширению партизанской войны на Украине. Значит, мы правильно делали, что не спешили сюда из Хинельских лесов.

— Там теперь хомутовские партизаны из курской земли и отряд Ковалева хозяинуют… Держат то, что им передали «по наследству». Теперь, поди, поумнели — узнали, почем фунт лиха!..

За повседневными хлопотами и не заметили, как подкралась чудесница осень. Бросила цветастую кружевную шаль на плечи брянского разнолесья. Пестрит солнечными бликами на полянах да на пойменных лугах. Всегда приносила осень людям полными пригоршнями свои богатые дары. Так было из века в век. Теперь же люди с голоду пухнут, умирают… Партизаны перебиваются кое-как с травки на толченую кору, а разве это харч? На такой пище долго не протянешь. В брянском крае нет мяса, нет соли, нет хлеба… Жители сел сбежали от родных пепелищ в леса, под защиту партизан. И голодают еще больше нас.

Надо что-то предпринимать. Мы надумали провести уборку хлебов в соседних с лесами деревнях. Мобилизовали жителей Знобь-Трубчевской и Знобь-Новгородской, стоящих табором неподалеку.

Днем ничего делать нельзя: вражеские самолеты кидают бомбы куда попало. Обстреливают опушки из пушек и пулеметов. Только вечером утихает канонада. Тогда-то и выходят из леса партизаны, оцепляют намеченный под уборку участок, занимая оборону. В ход идут серпы, косы. Свободные от охраны партизаны помогают жителям. Но редко такие вылазки обходятся без потерь. Движение на поле, скрип телег и конский топот привлекают внимание гитлеровцев. Они начинают освещать участки ракетами и бить из пушек и минометов. Когда — наугад, а больше — прицельно. На огороды тоже безнаказанно не пойдешь. Тут иная хитрость. Немцы ставят мины на картофельных полях, на табачных грядках и в капусте.

Горек хлеб партизанский, часто не лезет в горло…

Сегодня вот опять беда приключилась. Принесли на рассвете истекающего кровью партизана — Федю-баяниста. Взрывом фашистской мины вырвало ему внутренности.

— За ведро картохи помираю, — только и успел вымолвить парень.

Старшина Жаров и Коршок вынесли Федю на себе и сами чуть не разделили участь товарища.

Шумит угрюмо лес. Бьются под ветром листья. Протягивает деревцо руки-ветки к могильному холмику, еще одному на этой поляне. Прощай, Федя!

Суровые, печальные, возвращаемся каждый к своему повседневному делу. Живой должен думать о живущем!.. Я искоса поглядываю на друзей. Осунулись, похудели — кожа да кости. А в глазах — неуемная ненависть.

У разведчиков дел по горло: то поиск, то огневой бой, то вылазка в расположение «осадной» армии. И так изо дня в день, из ночи в ночь…

Сегодня я, по обыкновению, вернулся из поездки поздно. И сразу же прибежал связной от Наумова.

— Надо ехать, Анатолий, во второй Ворошиловский отряд.

— К Гудзенко? Далековато!..

— Знаю, устал ты, но… — Наумов развел руками. — Ничего, брат, не попишешь: такая доля у разведчика… Мы закурили.

— У тебя хоть дело-то живое. А меня впрягли в возок с бумажками. Вот и тяну… — Наумов подвинул мне карту: — Смотри.