Дороти Карузо - Энрико Карузо: легенда одного голоса

Через два дня он очень сильно нервничал:

Мне приходится опасаться всего, что говорится вокруг меня. Только что закончил писать ответ в газету, которая по­местила вчера статью, направленную против меня и желав­шую «моего Ватерлоо». Не могу понять, почему в мире есть люди, желающие плохого тому, кто делает свое дело. Мне хо­чется, чтобы все прошло хорошо, а эти люди готовы лопнуть от зависти. На улице внизу находится магазин грампласти­нок. С утра до вечера в нем проигрывают пластинки. Мои за­писи звучат очень громко, и многие останавливаются послу­шать их. Сегодня утром мальчишки, шедшие из школы, узна­ли меня и вели себя совершенно так же, как и мальчишки из школы на 44-й стрит. Они настаивали на том, чтобы я им спел. Лишь с помощью полисмена мне удалось от них отде­латься. Вечером я не мог уснуть из-за жары. Я пошел в кази­но, где оставил 300 долларов, не получив никакого удовольст­вия. Дорогая моя, с тобой Глория, и время поэтому летит бы­стро, а у меня что за жизнь!! Я даже не могу свободно ходить по улице. Мужчины, женщины, юноши и девушки — все узна­ют меня и ведут себя, как дети. Они преследуют меня и очень раздражают. Иногда мне хочется бить их по физиономиям. Я жду конца сезона, как находящийся на пороге смерти ждет возможности спасения. Довольно! Я буду всегда с моими дву­мя «Пушинками». Возможно ли, что Глория заметила мое от­сутствие, плакала и заставила плакать тебя? Может быть! Раз­ве мы знаем, что творится в ее головке, что она чувствует? Ты с такой нежностью пишешь о Глории, что и я не могу не пла­кать. Твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

8 мая 1920 года

9 часов

Любимая моя Дора!

Только что пришло твое нежное письмо от третьего числа. Я очень счастлив. Это самое ласковое письмо, которое ты написала мне по-итальянски. Ты совершенно овладела языком Твои выражения восхитительны. Ты знаешь итальянский язык лучше, чем я английский, — ты знаешь все слова, твои мысли за кончены и кратки, тогда как я пишу очень долго и подчас дохожу до исступления, ища нужное слово. Иногда я говорю себе «Почему ты такой глупый?»

Но ты очень добра ко мне, поощряешь меня, и поэтому я де­лаю успехи каждый день. Милая Глория! Она так похожа на свою мать... Я хотел бы быть с тобой и радоваться всему, что де­лает наша малютка...

Дорогая моя, от всей души обнимаю тебя. Твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

Понедельник, 10 мая 1920 года 16 часов

Моя любимая Дора!

Пришло твое письмо от четвертого числа, и я благодарю те­бя за доставленную радость. Это самый приятный момент в здешней глупой жизни. Когда приходит твое письмо, я запираю двери и читаю его неоднократно от начала до конца. Это един­ственное удовольствие, которое у меня здесь есть. Работать очень трудно. Вчера с часу дня до шести были репетиции, но я думал только об их окончании. В каких условиях я нахожусь!! Сегодня вечером все повторится — пройдет генеральная репе­тиция. Представь себе, что будет на спектакле. Я так боюсь его, что мечтаю о том, чтобы проснуться завтра рядом с тобой. Я встречался здесь со многими людьми. Все они желают мне добра, но я желал бы оказаться подальше от них...

Вернулся с генеральной репетиции «Марты». Это был три­умф. Большинство ожидало увидеть слабосильного старика и услышать певца с увядающим голосом, а на деле все оказалось иначе. Все сошли с ума. Начиная с первого дуэта с баритоном, нее сольные моменты вызывали искренний восторг. Здесь бы­товало мнение, что Карузо сходит со сцены. Но теперь все из­менилось. Это эффект сегодняшнего вечера. Я надеюсь, что звтра пошлю тебе телеграмму, сообщающую о моем успехе. Сегодня были представители печати. Конечно, в момент успе­ха я буду вспоминать два любимых и дорогих для меня созда­ния. Раньше перед выходом я всегда вспоминал свою мать, а теперь думаю о моих Доре и Глории — о тех, для кого живу.

Дорогая моя! Ты вся в моем сердце, и в тот день, когда ты пе­рестанешь думать обо мне, я умру. Твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

13 мая 1920 года

21 час

Моя дорогая Дора!

Во время ланча пришел Бракале и просил принять его. Мы беседовали с трех до семи часов. Он просит продлить гастроли но 7 июля, чтобы поехать в Пуэрто-Рико, Венесуэлу и Перу.

Как только ты получишь это письмо, напиши мне о том, что я необходим тебе для устройства дел нашей семьи. Тогда Бракале обязательно отпустит меня...

Мой дебют! Вчера вечером в 9 часов начался спектакль. Первая сцена прошла почти без аплодисментов, а ведь там пе­ла Баррьентос! Я понял, что публика ждет меня. Началась вто­рая сцена, и я вышел. Меня встретили пятиминутной овацией. После первой части дуэта с баритоном, которую я хорошо спел, публика зааплодировала. В конце дуэта я хорошо взял две вы­соких ноты. Аплодисменты были не очень щедрыми, и меня вызвали только два раза. Во втором акте квартеты прошли не­замеченными, но в дуэте я овладел публикой. После него меня вызывали пять раз. Романс «Dormi pur ma il mio riposo» я спел очень хорошо. Мы купировали трио, и занавес опустился после серенады, когда Пламкет втолкнул меня в комнату. Вызывали семь раз и дружно аплодировали. Романс в третьем акте прошел хорошо. Требовали биса, но я отказался. Много вызовов, но нашлись и такие, что пробовали шикать, но публика их остано­вила. Оставшаяся часть оперы прошла хорошо. После спектак­ля ко мне пробралось много народу — все поздравляли меня, и сегодня утром, как я уже тебе телеграфировал, в газетах обо мне положительно отзываются. Испанские газеты почти ничего не написали. Для них не существует тенора, который был бы луч­ше Лacapo. Я уверен, что немного погодя даже испанцы, обсу­ждающие достоинства мои и Лacapo, оценят меня. Ложусь спать. Как я хочу, чтобы ты очутилась здесь! Только твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

14 мая 1920 года

19 часов

Моя милая Дора!

...Люди, окружающие меня, досаждают мне, и я не вижу способа что-нибудь предпринять. Они так глупы и ничтожны. Они все хуже и хуже служат мне. Пунцо — очень ограниченный человек. Он пытался очернить Марио в моих глазах, и всем нам (в том числе и мне) пришлось долго разбираться в этом деле. Я бываю спокоен, лишь когда пишу тебе или запираюсь в ван­ной. Думаю, что будет гроза. У Марио ноет рука. У Дзирато бо­лит живот, а у Фучито голова. Пунцо на все наплевать. Так мы живем. Они, может быть, не так уж плохи сами по себе, но бо­лезненно реагируют на замечания. Вчера вечером, например, я немножко напутал в дуэте с Дулькамарой. Я бы не ошибся, если б Фучито был внимательней. Я сделал ему замечание, на что

он неадекватно реагировал. После спектакля я сказал что-то нелестное по его поводу. Его не было в комнате. Были Марио и Пунцо. Вряд ли Марио мог передать что-либо Фучито. Скорее всего, это сделал Пунцо, и сегодня утром мне пришлось пору­гаться с Фучито. Подобные вещи происходят почти ежедневно. Если бы ты представляла, как я скучаю по тебе, ты забыла бы все на свете, даже Глорию. Стараюсь найти способ побыстрее выбраться отсюда и быть с моими любимыми. Надеюсь, что ка­кой-нибудь выход найдется, потому что я не в силах выносить такую жизнь. Твой Рико.