Дороти Карузо - Энрико Карузо: легенда одного голоса

Целую вас с Глорией тысячу раз и крепко прижимаю к серд­цу. Твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

23 мая 1920года

18 часов

Моя дорогая Дора!

Как обычно, мы начали «Бал-маскарад» в девять часов. Я хорошо спел первую арию, но этого никто не понял. Было ма­ло аплодисментов, и после окончания акта вызывали только два раза. Во втором акте много аплодировали Безанцони за «га­дание». Первое трио с Безанцони и мадам Эскобар, мексикан­ской певицей, встретили почти молча. Во второй части акта ме­ня наградили овациями за баркаролу и скерцо. После второго акта много раз вызывали. В третьем акте в дуэте я пел очень хо­рошо и думал, что последуют бурные аплодисменты, но верхняя нота мадам Эскобар привела к тому, что их вообще не было. Терцет прошел хорошо, но без особой реакции. В первой части последнего акта у меня есть большая фраза, которую я спел от души, что встретили с восторгом. Вторую часть тоже отлично спел, и меня вызывали много раз. Но как мне приходится рабо­тать! Ты знаешь, Дора, как внимательно я отношусь ко всем де­талям, потому что люблю порядок и стараюсь, чтобы все было хорошо, но здесь все работают, думая лишь о себе, и поэтому, несмотря на многочисленные репетиции, ничто не идет гладко.

Здесь все привыкли петь с холодком и не обращать внима­ния на оформление, оркестр, дирижера, хор, что очень нерви­рует меня и снижает настроение. Публика видит все это и ценит мою работу. Партнеры, особенно баритоны, хотят достичь та­кой же славы и пользуются для этого не всегда красивыми спо­собами. Тенор, певший в Метрополитен» и старающийся сде­лать мне неприятное, сказал, что я держусь в «Мет» только бла­годаря «Черной Руке», которой выплачиваю почти все, что по­лучаю...

Благодарю тебя за телеграмму, в которой ты просишь меня не ездить в Венесуэлу. Бракале, ожидая ответа, чувствует себя, как на иголках. Он сойдет с ума, потому что является импреса­рио во всех этих маленьких южноамериканских республиках и его спросят, почему он привез Карузо на Кубу, а к ним — нет. Он потеряет все свои места. Меня это не волнует, ведь я должен беспокоиться о моей дорогой жене, милой дочке и немножко о своем здоровье. Как ты себя чувствуешь, милая? Как поживает Глория? Надеюсь, родные мои, что все хорошо. Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

25 мая 1920 года 18 часов

Моя родная Дора!

Получил твое письмо от 20 числа, которое начинается так холодно — только «дорогой». Бедная Дора! Слуги доставляют тебе столько беспокойства, но тебе этого недостаточно и ты находишь еще время учить французский язык. Ты хочешь поехать во Францию? Если хочешь, конечно, поедем. О себе ничего ин­тересного написать не могу — лишь то, что сегодня пою в «Пая­цах».

3 часа утра.

Расскажу немного о спектакле. Когда дела идут неважно, у меня нет настроения петь и голос не звучит. Именно в таком со­стоянии я начал выступление. Но ариозо поразило всех. Какая реакция, дорогая!

Сцена была покрыта цветами и всевозможными предмета­ми, которые бросали из лож. Здесь оказались веера, искусст­венные цветы, соломенные шляпы, платки и программки. За­навес открывался бесчисленное множество раз. Мне следовало сказать что-нибудь, но я не мог этого сделать. Зрители остались довольны, видя, как мои губы произносили: «Muchas gracias, muchas gracias» [5] «Большое спасибо, большое спасибо» (исп.). .

Спокойной ночи, дорогая. Любящий тебя Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

Четверг, 27мая 1920 года

18.30

Дора, любимая!

Прежде всего должен сообщить, что критики восторженно приняли «Паяцев». Все поздравляют Бракале с успехом, гово­ря, что «Паяцев» и Карузо достаточно, чтобы сделать сезон за­мечательным. Конечно, я много репетирую и надеюсь, что «Тоска» пройдет завтра с успехом. Ты пишешь, что отдохнула и что в доме все очень красиво. Бедная моя Дора! Тебе, навер­ное, никогда не приходилось так трудиться. Такова жизнь. Я беспокоюсь за тебя. Береги себя. Буду рад всему, что нравит­ся тебе, но помни, что я много тружусь и иногда буду просить награду за мою работу. Здесь я веду настоящее сражение и на­деюсь на победное его завершение. Благодарю тебя, дорогая, за твое ласковое отношение ко мне. Оно придает мне спокой­ствие, в котором я сейчас так нуждаюсь. Целую. Всегда твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

28 мая 1920 года 15 часов

Моя дорогая Дора!

С тех пор, как я здесь, у меня не было такого ужасного дня. Не могу понять, что со мной происходит. Я очень нервничаю. Ничего не хочется делать. Не хочу никого видеть. Я со всеми груб. Все меня раздражает. Думаю, что во всем виновата пого­да. Небо затянуто облаками. Духота невозможная. Я устал нахо­диться здесь. Хочу бежать отсюда к моей дорогой Доре. Здесь очень шумно и нет ни минуты отдыха. Автомобили и трамваи шумят и гудят непрерывно — день и ночь. Вообрази мое состоя­ние. Сегодня вечером пою «Тоску» и, если не успокоюсь, не ру­чаюсь за успех. Надеюсь, к вечеру все будет хорошо, особенно, если получу телеграмму или письмо от тебя, так как пока ниче­го не пришло.

17 часов.

Кричу, как помешанный: «Ура!! Уррррррааааа!!!»

Получил от тебя три замечательных письма. Твой Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

29 мая 1920 года 2.30 утра

Дорогая моя Дора!

Пишу тебе после спектакля и ужина. Я начал петь в хорошем настроении и первую арию спел превосходно. Публика с энту­зиазмом аплодировала. Дуэт с Тоской, который здесь никогда не пели по-настоящему, потому что тенора всегда сохраняют силы для арий, был оценен по достоинству. Во втором акте, как ты знаешь, для тенора мало работы. Третий акт стал кульмина­цией вечера. Арию «Е lucevan le stelle» («Горели звезды») приня­ли восторженно. Требовали бис, но я продолжал «плакать» и оркестр начал играть под крики публики. Финал акта прошел хорошо, и все, спетое мной, публика встречала одобрительно. Все говорят, что никогда раньше не слушали оперу, а только арию третьего акта, потому что знали только ее. Кубинцы, ко­торые слышали меня в Нью-Йорке, твердят, что я никогда не пел лучше. Правда, люди говорят подобное уже 27-й год. Я вы­играл еще одну битву. Надеюсь завоевать всю страну. Устал. Спокойной ночи.

Целую. Хочу умереть рядом с тобой. Рико.

Отель «Севилья»

Гавана. Куба

Понедельник, 31 мая 1920 года 1.30 утра

Милая моя, дорогая Дора!

...Я пошел в театр и показал телеграмму Бракале. Он чуть не упал в обморок. Сказал, что поедет со мной в Нью-Йорк и бу­дет умолять тебя принять предложение, потому что, как он го­ворит, нельзя выбрасывать в окно 200 000 долларов. Я успокаи­вал его, как мог, и, кажется, успокоил. Затем я стал готовиться к спектаклю. Ты не можешь себе представить, как я был взвол­нован. Но я пел в «Паяцах» так, что удивился сам, а всех осталь­ных буквально свел с ума. Никогда не слышал, чтобы люди так кричали, как на этом спектакле...