Сергей Поварцов - Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля

Более информативными (что естественно) являются записки венгерского политэмигранта Эрвина Шинко, автора «московского дневника». Одно время Бабель и Шинко общались довольно часто; многое, о чем позднее написал венгерский литератор, слышал от Бабеля только он в полночных беседах за чашкой чая. Вот рассказ Бабеля о поездке к Горькому в передаче Шинко.

Встреча Горького и Мальро, по словам Бабеля, едва не кончилась полным провалом, так как Мальро, всегда одержимый своими собственными идеями, совсем не склонен замечать, что лишь он один — огонь и пламя. Пока говорили об энциклопедии, все шло гладко: издание такой книги было старой мечтой Горького. На предложение Мальро, чтобы в СССР работу редакции возглавил Бухарин, Горький ответил утвердительно: да, он считает фигуру Бухарина превосходной. Но когда Мальро спросил, читал ли Горький прошлогоднюю статью К. Радека о Джойсе, в которой книги этого писателя оценивались как антигуманный апофеоз общественному и человеческому гниению, беседа приняла странный характер. Горький сказал, что не читал статью Радека, однако, если Радек так написал, то он, Горький, с ним согласен. Конечно, он попробует еще раз прочесть Джойса… впрочем, это почти физически невыносимое занятие. На возражение Мальро, будто Джойс означает важный этап в развитии человеческой впечатлительности, Горький сделал протестующий жест рукой и заговорил о Бунине. Мол, хотя Бунин эмигрант и контрреволюционер, но в литературном творчестве далек от индивидуалистической большой моды Запада с ее больными нервами. Услышав слово «индивидуализм», Мальро вспомнил о Ницше…

Далее Э. Шинко пишет о Бабеле: «Он был так сильно привязан к Горькому, что во всем себя с ним идентифицировал. Хотя он очень ценил Мальро, но о его роли в дискуссии с Горьким невольно рассказывал с оттенком юмора, почти злорадства».

…Я делаю эти экскурсы в малоизвестное прошлое с одной единственной целью — нарисовать по возможности объективный портрет Мальро, портрет, не имеющий ничего общего с тем образом шпиона, который создан в материалах бабелевского дела.

В письме к Р. Роллану от 22 марта 1936 года Горький писал: «Был у меня Мальро. Человек, видимо, умный, талантливый. Мы с ним договорились до некоторых практических затей, которые должны будут послужить делу объединения европейской интеллигенции для борьбы против фашизма» [161] Горький М. Собр. соч. М., 1956. Т. 30. С. 435. . Совместным планам не суждено было сбыться: вскоре Горький умер… Мог ли Бабель предположить в те дни, что интерес Мальро к жизни советских людей, общение с Горьким будут превратно истолкованы потом следователями НКВД? В протоколе майских допросов эта тема прозвучит зловеще.

« Вопрос: Мальро приезжал еще в Советский Союз?

Ответ: Мальро приехал в Советский Союз весной 1936 г. В этот раз ему удалось подробно информироваться у меня относительно положения дел в СССР, в частности, о положении в колхозной деревне.

Я передал Мальро сведения о положении в колхозах, основанные на моих личных впечатлениях, вынесенных от поездки по селам Украины.

Его интересовало, оправилась ли Украина от голода и трудностей первых лет коллективизации?

При этом Мальро просил меня изложить несколько конкретнее быт колхозов, нарисовать отдельные фигуры колхозников, рассказать о распорядке работы в колхозах. Он также добивался ответа на вопрос, что сталось с украинскими кулаками, высланными на Урал и Сибирь в первые годы коллективизации. Я подробно информировал Мальро по всем затронутым им вопросам, в мрачных красках нарисовал отрицательные стороны колхозной жизни, указал на несовершенство учета и оплаты труда в колхозах и слабость организации колхозного производства».

На Лубянке без труда выдумывают шпионскую сеть, в которую якобы попал советский писатель. Выстраивается внешне правдоподобная цепочка: разведчик Мальро «оставляет» в Москве брата-связника для передачи секретной информации французской разведке. Бабель один из тех, кто эту информацию поставляет, а кроме того — секретарша М. Кольцова некая Болеславская. Еще раз откроем протокол.

« Вопрос: Итак, какие же сведения вы передали французской разведке через Раллана Мальро?

Ответ: В конце 1936 года я от Андре Мальро, через его брата, получил письмо с просьбой сообщить о положении во всех областях советского искусства и литературы в связи с кампанией против формалистов в СССР. В данном случае его интересовала политическая сторона вопроса и судьба конкретных личностей, как композитор Шостакович, поэты Тихонов и Пастернак, писатели Олеша и Шкловский.

В своем ответе я информировал Андре Мальро о настроениях и переживаниях формалистов, особенно Шостаковича и Пастернака, с которыми я изредка встречался, а также сообщил общие сведения о кампании против формалистов.

Вопрос: Известно ли вам, почему вдруг Мальро так заинтересовался положением формалистов в СССР?

Ответ: Дело в том, что Мальро через меня подробно информировался о настроениях советской интеллигенции, все слои которой были затронуты известной кампанией в печати против формалистов в искусстве, литературе и зодчестве.

Помню, что второе письмо от Мальро шло в том же плане изучения настроений в стране, но на этот раз он интересовался реакцией, вызванной прошедшими процессами над Зиновьевым — Каменевым, а затем Пятаковым — Радеком. Я подробно информировал Мальро о том, что эти процессы — по моим наблюдениям — явились убедительными для рабочих слоев населения, но вызвали недоумение и отрицательную реакцию среди части интеллигенции».

Представляю, с какими чувствами читал эти сценарии Сталин (такая возможность не исключается). При помощи репрессивного аппарата НКВД диктатор получал в руки тот компрометирующий материал, который хотел получить. Картина мира по Сталину была безысходно мрачной: всюду враги, везде шпионы, верить нельзя никому. Если враг не сдается, его уничтожают. Если сдается, — тоже. Особенно опасны те, кто не согласен с его, Сталина, режимом личной, никем и ничем не ограниченной власти.

На старости лет Илья Григорьевич Эренбург часто задавал себе один и тот же вопрос: почему Сталин сохранил ему жизнь? — и не находил сколько-нибудь удовлетворительного ответа. По всем признакам писатель должен был разделить трагическую участь многих своих товарищей… Ему повезло. Но что значит «повезло»? В раздумьях Эренбурга как бы скрыто извинение перед современниками: простите, мол, что остался жив.

Жизнь Эренбурга — одна из загадок диктатора. Вновь повторю, что, осуществляя злодейские планы по уничтожению людей, Сталин проявлял редкостную (для параноика) практичность. Он лучше всех знал, кто имеет право на жизнь, а «кто должен быть мертв и хулим», говоря словами Пастернака.