Сергей Поварцов - Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля

Вся эта лубянская чепуха сразу рассыпается при ознакомлении с подлинными документами, что легко показать на примере с романом Луи Селина, переведенного на русский в 1934 году Эльзой Триоле. Бабель действительно считал его «необыкновенно показательной книжкой». По возвращении из Франции осенью 1933 года он сказал на встрече с московскими газетчиками, что роман Селина есть «обвинительный акт современной цивилизации» и что это «страшное» чтение [164] Вопросы литературы. 1979. № 4. С. 164. . Из протокола же усматривается нечто совсем противоположное: Бабель якобы поддерживал инициативу Эренбурга с изданием в СССР «панического» произведения.

Кроме «антисоветских бесед» с Эренбургом в показаниях Бабеля достаточно подробно охарактеризованы его парижские связи, французские и русские. Так и хочется воскликнуть: опасные связи! Но мне не до шуток. Обвинения столь серьезны, что с моей стороны требуется пространный комментарий.

Соответствующий фрагмент показаний, написанных чернилами, начинается с упоминания журналиста «Комсомольской правды», ближайшего друга Эренбурга Овадия Савича. Затем идут художник Натан Альтман и писатель Владимир Лидин «в бытность их в Париже»; а далее — цитирую — «несомненная деловая связь была у Эренбурга с юрисконсультом парижского полпредства Членовым, выполнявшим в Париже поручения Бухарина и Сокольникова и с другом Членова невозвращенцем Навашиным, о котором говорили как об агенте де Монзи. Навашин года полтора тому назад был убит при таинственных обстоятельствах в Париже, смерть, наделавшая много шуму. Знаю, что Членов, Эренбург и Навашин часто собирались втроем, что Навашин ссужал иногда Эренбурга деньгами и что об этом знакомстве при советских гражданах не говорили».

Членов, Навашин… Современному русскому читателю эти фамилии ни о чем не говорят. Молодые французы едва ли скажут, кто такой де Монзи. Ничего удивительного: время — вещь жестокая. Но наш сюжет требует хотя бы минимума пояснений.

Имя Семена Борисовича Членова не раз упоминается на страницах книги Эренбурга «Люди, годы, жизнь» в ряду близких друзей автора. Как можно понять из текста, Эренбург и Членов были знакомы еще с дореволюционной поры. Оба принадлежали к подпольной социал-демократической организации, объединявшей воспитанников средних учебных заведений Москвы. Курировали организацию гимназистов по указанию Московского комитета большевики Н. Бухарин и Г. Сокольников.

Эренбург замечает, что подружился с Членовым, когда тот занимал должность юрисконсульта в советском посольстве. По цензурным условиям (книга создавалась в начале 60-х годов) портрет Членова не мог получиться полным. За внешностью флегматичного ценителя изящной словесности угадывается фигура более сложная. Эренбург так и пишет: «Он был человеком сложным, сибаритом и в то же время революционером. Видя недостатки, он оставался верным тому делу, с которым связал свою жизнь. Вероятно, среди просвещенных римлян III века, уверовавших в христианство, были люди, похожие на Семена Борисовича Членова… — они видели, как несовершенны статуи Доброго Пастыря по сравнению с Аполлоном, но вместе с другими христианами шли на пытки, на казнь» [165] Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М., 1990. Т. 1. С. 74. .

В эскизе Эренбурга много недосказанного, что-то дано как намек, а кое-что читается между строк. Пожалуй, не ошибусь, если скажу, что Членов представлял собой довольно типичного российского интеллигента, чей путь в революцию в конце концов закончился трагически. Под маской Доброго Пастыря советский римлянин не разглядел подлинный лик монстра. Впрочем, он разделил судьбу многих.

Бабель познакомился с Членовым во время своего первого приезда в Париж.

Давних дружеских отношений Членова с Бухариным и Сокольниковым оказалось достаточно, чтобы в конце 1936 года попасть в руки НКВД. В то время профессор Членов работал главным юрисконсультом при наркоме внешней торговли СССР. Как стало известно, его планировали в качестве фигуранта по делу пресловутого «параллельного антисоветского центра» вместе с Пятаковым и Радеком, однако в последний момент Сталин почему-то вычеркнул фамилию Членова из списка обвиняемых и заменил другой [166] Реабилитация. Политические процессы 30-50-х годов. М., 1991. С. 224–225. .

Менее ясным, противоречивым остается образ Навашина. В неопубликованном письме Бабеля к А. Г. Слоним из Парижа от 3 марта 1927 г. он просит обратиться по финансовым вопросам к своему приятелю, служащему Промбанка Дмитрию Сергеевичу Навашину из «бюро экономических исследований или что-то в этом роде». И далее следует фраза, смысл который сводится к тому, что Навашин не впервые откликается на денежные просьбы Бабеля.

Кто же он, этот человек, названный на родине невозвращенцем, а в книге французского исследователя [167] Вольтон Т. КГБ во Франции. М., 1993. С. 23. почему-то «белым русским банкиром»? Просматривая комплекты эмигрантских изданий, я составил некоторое — далеко не полное! — представление о Навашине. Его судьба заслуживает отдельной новеллы.

Французский журналист Мишель Горель из еженедельника «Марианн», лично знавший Навашина, вскоре после убийства опубликовал статью, где более или менее подробно изложил наиболее существенные фрагменты биографии покойного.

Сын известного русского ботаника профессора С. Г. Навашина, чьи работы в области цитологии и эмбриологии растений считаются классическими, Дмитрий Сергеевич поначалу готовил себя к научной деятельности. Жизнь сложилась иначе. Возможно, первая мировая война круто изменила линию судьбы молодого человека. Навашин становится помощником присяжного поверенного в Москве, затем он на службе в Главном управлении Красного Креста (петроградское отделение) в должности представителя Союза городов. Похоже, Навашин серьезно готовит себя к поприщу земского деятеля. И снова жизнь меняется, на сей раз в связи с начавшейся революцией. Навашин рассказал Горелю, что после выстрела Фанни Каплан в Ленина его арестовала ЧК. Пообещав председателю «чрезвычайки» чудодейственные планы экономического и финансового восстановления России, Навашин под честное слово был отпущен домой, но во избежание расстрела тотчас бежал из Петрограда в Стокгольм.

Почти детективная история в духе того времени получила неожиданный поворот весной 1921 года: с помощью видного большевика Леонида Красина Навашин стал совслужащим в комиссариате внешней торговли. Вероятно, нарком по достоинству оценил способности нового сотрудника в сфере банковских операций и крупных международных торговых сделок. Короткая командировка за границу, и вскоре Навашин занял довольно высокий пост в московском Промбанке. К этому времени, пожалуй, относится его знакомство с восходящей звездой советской литературы Исааком Бабелем.