Сергей Поварцов - Причина смерти — расстрел: Хроника последних дней Исаака Бабеля

В этой связи особый интерес приобретает более чем подозрительная торопливость, с которой Троцкий и его сын Седов выступают с „опровержениями“, отрицающими их заинтересованность в устранении Навашина. В спешке Троцкий и Седов, очевидно, не успели достаточно согласовать свои „опровержения“, в результате чего между обоими „опровержениями“ имеются серьезные противоречия, на которые указывают парижские газеты, а именно: Седов заявляет, что ни он, ни Троцкий никогда не встречались с Навашиным и не имели с ним никаких отношений. Троцкий же в своем „опровержении“ приводит о Навашине данные, свидетельствующие, что он его хорошо знал».

Перед нами облеченная в форму сообщения ТАСС версия НКВД, типичная дезинформация сталинской пропагандистской машины. Скверный стиль выдает спешку московских политических интриганов. На основании всех имеющихся в моем распоряжении материалов можно сделать некоторые выводы. Наиболее реалистичной представляется ситуация устранения двойного агента, работавшего одновременно на НКВД и «Сюрте Женераль». До поры до времени Навашин был нужен советской разведке как «спец» по финансовым вопросам и мнимый невозвращенец, ценный сотрудник в Западной Европе. Но час Навашина пробил, когда Сталин решил нанести очередной удар по Троцкому и другим политическим противникам внутри страны.

Дружба Эренбурга с Навашиным и Членовым давала следователям ГУГБ повод к развертыванию дополнительного фальсифицированного сюжета. Быть может, в архивах КГБ-ФСБ сохранились соответствующие заготовки (например, в деле Членова, погибшего в 1938 году, или в деле Кольцова). Оговорюсь: это только мои предположения. Из дела же Бабеля не видно, что факт знакомства с Навашиным и Членовым был использован следствием против обвиняемого.

Могут спросить, зачем нужна в моем повествовании история с убийством Навашина? Могут также сослаться на слова Бабеля из его забытого рассказа «Справедливость в скобках»: «Не надо уводить рассказ в боковые улицы. Не надо этого делать даже и в том случае, когда на боковых улицах цветет акация и поспевает каштан». Не спорю. И все же отвечу вопросом на вопрос: «А если „боковые улицы“ иной раз помогают лучше увидеть то, что происходит на главной?» Дело № 419 и есть такая главная магистраль. На ней нет ни акаций, ни каштанов, зато каждая новая подробность приближает нас к пониманию жестокой реальности сталинского кошмара.

Вернемся к показаниям Бабеля.

«В компанию Эренбурга входил еще Путерман (сожитель жены Эренбурга), служивший несколько лет секретарем редакции у Вожеля и устраивавшего встречи Эренбурга с Вожелем. Эренбург принимал участие в подготовке поездки Вожеля с штатом сотрудников в СССР — для составления номера журнала „Вю“, посвященного СССР. В дружеских и тесных отношениях был Эренбург с полпредом Довгалевским, сообщавшим ему не подлежавшие оглашению сведения, с влиятельным правым французским журналистом Эмилем Бюрэ и неким Мерлем, владельцем шантажной газеты, продававшейся тому, кто платил дороже.

<���…>Большой дружбой Эренбург был связан с Шарлем Раппопортом — в прошлом парижский корреспондент „Известий“, ныне занявший, как я слышал, враждебную позицию по отношению к СССР.

С некоторыми из перечисленных лиц был знаком и я; часто встречался в полпредстве и у Эренбурга с Членовым, в разговорах которого всегда проступала очень тонко замаскированная антисоветская нотка.

Помню, что Членов познакомил меня с известным французским адвокатом Торресом (выступавшим когда-то по делу об убийстве Петлюры), и тот устроил ужин, на котором присутствовали де Монзи, писатель Пьер Бенуа, насколько мне помнится, журналистка Андре Виоллис. За столом де Монзи вел меланхолические разговоры о том, что кончается в Европе „парижский“ период культуры и быта и что кончается Париж, но среди этих разглагольствований вскользь заметил, что как человек, первый из иностранцев написавший об СССР, он вправе был бы рассчитывать, чтобы его позвали вторично. Нотка обиды звучала в его словах…

Был знаком я и с Вожелем — видел его впервые на приеме в нашем полпредстве; он пригласил меня тогда (как он это делал со всеми более или менее известными или модными людьми) в воскресенье к себе на дачу. В полпредстве все говорили о том, что Вожель открыто торгует своими журналами, однако я не видел оснований отказаться от этого предложения, интересовавшего меня к тому же с бытовой точки зрения, — и действительно, никаких подозрительных предложений или поручений я от Вожеля не получил и больше никогда в жизни его не видел.

Помню из присутствовавших русского художника Ларионова (?) с женой, дочь знаменитой французской писательницы Колетт, молодого радикала Бертранд де Жувенель, представителя агентства ГАВАС — не то Доминуа, не то Дювернуа, на прекрасном русском языке рассказывавшего, что его выслали из Союза как „нежелательного иностранца“. Разговор в общем носил так называемый светский характер; много расспрашивали меня об СССР, и ораторствовал Жувенель, нападавший на старое руководство франц. радикальной партии».

Едва ли не каждый из названных Бабелем французов станет впоследствии персонажем мемуарной книги Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Одни удостоятся беглого упоминания, другим, как, например, издателю Эжену Мерлю, посвящено несколько доброжелательных страниц. Кроме того, источником для русского читателя может служить известный роман Луи Арагона «Коммунисты», где выведен государственный и политический деятель довоенной Франции Анатоль де Монзи. В отличие от Эренбурга, считавшего министра путей сообщения «неясной» фигурой, Арагон более снисходителен. В уста какого-то героя романа автор вкладывает такие слова о де Монзи: «Он жаждет стать знаменитым. Он очень умен, слишком умен. Его всегда интересует то, что будет потом. У нас сейчас война, а он уже думает о мире… у него есть свои виды на коммунистов» [171] Арагон Л. Собр. соч. М., 1959. Т. 7. С. 346–347. .

Иное дело — Б. де Жувенель, занявший откровенно профашистскую позицию в годы второй мировой войны [172] Верт А. Россия в войне 1941–1945. М., 1967. С. 43. . Что касается издателя Люсьена Вожеля, то свидетельство Эренбурга однозначно: Вожель «восхищался Советским Союзом, ездил в Москву с А. А. Игнатьевым, приглашал к себе коммунистов…» [173] Эренбург И. Люди, годы, жизнь. М. 1990. Т. 2, С. 11.

На Лубянке разыгрывали свою игру. Я не удивился, узнав, что имя Вожеля фигурировало в деле Кольцова. ГБ угождала Сталину в придумывании разветвленной шпионской сети среди левой французской интеллигенции, сочувственно относившейся к СССР. Вот фрагмент допроса Кольцова.