Анастасия Ерохина - Айгу! Они не едят личинок шелкопряда!

Спасённый птенец.

По традиции, сложившейся в доме Чоу, любого, присевшего за стол на веранде, дядюшка начинал поить чаем и потчевать китайскими сладостями, так что пришлось выучить новую фразу: «Уо хэн бао!», чтобы объяснить, что еда больше не лезет. По-китайски это значит: «Я сыт». Иначе он расстраивался и вопрошал: «Нот гуд?», и тогда мы убеждали его, что вовсе нет, и что это «Вели вели вели гуд!», а вот Хадиджа не стеснялась, и если предложенные яства ей не нравились, недовольным выражением лица сообщала об этом всему окружающему миру. Особенно она не любила красную фасоль, в Азии считающуюся десертом, а дядюшка всё время забывал и потчевал её паровыми булочками бао именно с этой начинкой. В итоге англичанка обкусывала тесто по краям, а серединка доставалась Паше, который никогда не брезговал доедать за другими, особенно если дело касалось сластей.

Время в гостеприимном доме Чоу пролетело, как и в прошлый раз, незаметно. На нашу смену приехали волонтёры из Вьетнама, а мы с Пашей решили последние два дня провести на Пенанге, на что китайцы с пониманием сказали: «А-а, жрать едете!». Это было отчасти правдой. Не зря же Джорджтаун является Меккой для любителей азиатской кухни, куда приезжают гурманы со всего мира. Оказалось, что туда же, на Пенанг, отправилась после расставания с Заинолом и венгерская волонтёрша Панни Барош. С ней мы провели целый вечер, напившись чаю сначала у китайцев, а потом и у индийцев. Было приятно вспомнить былые времена. В Джоржтауне Панни осела в очередном хостеле, где работала за еду и ночлег практически безо всякой коммуникации с принимающей стороной, но если мы бы от такого приёма сбежали через два дня, почтенную преподавательницу йоги ситуация абсолютно устраивала. После работы она ходила по барам и клубам, и рада была уже тому, что не надо платить за жильё. Выяснилось, что у нас с ней совершенно разные взгляды на волонтёрство в путешествии, и работать на ферме где-то в глуши, где нет тусовки, Панни не согласилась бы ни за какие коврижки. Тепло распрощавшись с ней, мы договорились, что если когда-нибудь будем в Будапеште, обязательно выйдем на связь.

На следующий день мы уехали на автобусе в Куала Лумпур, а оттуда вылетели в Корею, в город Пусан, чтобы в этой стране провести последние два месяца нашего путешествия, ещё полгода назад казавшегося бесконечным. Ночной перелёт был тяжёлым. Поспать удалось всего около часа. Утром мою случайную соседку, сидевшую у иллюминатора, вырвало на спинку стула перед ней, а я, вдыхая кислый запах рвоты, вспомнила, что в суете аэропорта забыла любимый шарф в пластмассовом боксе на досмотре. Добравшись до уже знакомого хостела в Пусане, мы воспользовались отсутствием хозяев, предусмотрительно оставивших ключи на стойке, и заселились раньше положенного времени часа на три. Иначе, боюсь, пришлось бы завалиться спать прямо на полу в коридоре.

Корея в мае не потрясала тропической жарой, подобно Малайзии, а потому из рюкзаков были вытащены все тёплые вещи, включая тонкие пуховики. И если днём гулять было комфортно, то вечером мы, привыкшие к жаре, откровенно мёрзли и старались не выходить лишний раз на улицу. Корейцы, как ни странно, по большей части одевались очень легко, и некоторые девушки даже ходили с голыми ногами, быстро синеющими на холодном ветру и покрытыми гусиной кожей. Но солнце исправно выкатывалось на небосклон изо дня в день и прогревало воздух всё сильнее и сильнее.

Вид на Пусан с вершины горы.

Приехав в Корею в древних кроссовках с чужой ноги, найденных где-то в подвале у Заинола, мы наконец-то обзавелись новой обувью, которую тут же успешно испытали в деле. Оказалось, что в прохладную погоду прогулки по горам весьма приятны, и при этом не требуется брать с собой много воды, а достаточно маленькой бутылочки. На вершине можно было отдохнуть под пронизывающим насквозь ветром, а также съесть мороженое, которое часто предлагали предприимчивые корейцы криками: «Айскеке! Айскеке!», хотя лучше было бы выпить горячего чаю или кофе. Пусан с одной стороны окружён морем, а с другой — горами, и до них легко добраться пешком от многих станций метро. Каждый день мы покоряли новые вершины.

Корейцы — удивительный народ. Приезжих иностранцев они окружают трогательным вниманием и заботой. В вагоне метро бабульки с живым интересом взирали на процесс вязания варежек и что-то тарахтели на своём языке. Одна почтенная тётушка как-то раз даже взяла мой крючок, и всё для того, чтобы показать, что в Корее его держат совсем иначе, сильно растопырив пальцы. Туристов здесь, очевидно, считают если не неумехами, то однозначно наивными простачками, и нам часто содействовали в бытовых мелочах с материнской нежностью. То продавщица поможет Паше открыть упаковку с сосиской, то хозяйка харчевни нарежет кимчи ножницами на кусочки помельче да разделает цыплёнка, будто мы сами не можем. Несмотря на явный языковой барьер, многие корейцы с видимым удовольствием разговаривали с нами, хотя я знала буквально три слова и могла только сказать, откуда я, сколько мне лет, и что Паша — мой супруг, то есть как тут принято говорить, «ёбо».

У одного кафе мы обнаружили автомат, в котором за несколько монеток можно было самостоятельно изготовить леденец из жжёного сахара. Инструкция, написанная убористым шрифтом на корейском, состояла из восьми пунктов и была нам не под силу, но тут же появился мужик, который не только разменял деньги, но и взял на себя ответственность управлять процессом. Паша по его указке жал на разные кнопки, взяв маленькую металлическую кастрюльку на длинной ручке. Сначала откуда-то в неё высыпался сахар. Паша стал греть его на конфорке и мешать палочкой, а мужик подбадривал его, лопоча по-корейски: «Давай, давай! Мешай!», или что-то в этом роде. Когда сахар расплавился, была нажата очередная кнопка, и высыпался ещё какой-то порошок. Содержимое кастрюльки вспенилось и посветлело. Подбадривания стали интенсивнее, и мешать, очевидно, надо было ещё быстрее. Полученную жижу Паша вылил в специальную форму, положил туда же деревянную палочку и прижал сверху прессом. Когда массу остудило многократное нажатие новой кнопки, можно было забрать готовый леденец, который Паша тут же засунул в рот. Удовлетворённый таким финалом кореец удалился обратно в кафе.

Подумав, что маршрут уже в третий раз приводит нас в Пусан, мы решили поехать куда-нибудь, где ещё не были. Таким местом стал туристический городок Тон-Ён в паре часов езды на автобусе. Ночь в хостеле, проведённая в одной комнате с пятью корейскими хлопцами, храпящими, пускающими ветры и дышащими перегаром, была трудной. Совсем не выспавшись, встали мы поздно и решили залезть на небольшую гору, так как сил поначалу не было. Долго тащились вверх, кряхтя, как старики, но потом неожиданно для себя спустились с горы, залезли на холм, потом на ещё один, и ещё, и кружным путём вернулись обратно уже после заката, отмахав за день почти тридцать километров. Все следующие дни мы также ходили по горам, встречая по дороге массу дружелюбных корейцев. Кто-то даже сказал с уважением: «А-а, Рущщия!», и угостил нас шоколадом.