Евгений Панов - Зоология и моя жизнь в ней

Сарма и Малое море

Еще в Иркутске было решено, что доступ к чайкам мы сможем получить, живя на стационаре Сергея Владимировича Пыжьянова, главного специалиста по этим птицам в Иркутском университете. Но это требовало согласования с его собственными планами, что в момент нашего приезда почему-то не удалось сделать сразу. Так что в Култук нас отправили просто для того, чтобы мы не томились попусту в городе. Но уже на второй день пребывания в этом поселке, после еще одной экскурсии по окрестностям, нам стало ясно, что ничего интересного нас здесь не ждет. Вернулись в Иркутск и пробыли в ожидании еще два дня, потратив первый из них на закупку продуктов в дорогу.

Основное затруднение состояло, как неожиданно выяснилось, в том, чтобы доставить нас на стационар, за 250 километров от города. То ли машин не было, то ли никто не хотел ехать в такую даль. В результате Ю.А. договорился с кем-то из своих знакомых, что нас отвезет их сын. Он оказался довольно развязным молодым парнем, который явно чувствовал себя на высоте положения, управляя дорогим японским легковым автомобилем своего отца. Ю.А. дал нам «в нагрузку» двух студенток, и наш водитель всю дорогу слегка флиртовал с одной из них. Перед отъездом меня заверили в том, что с неуловимым Пыжьяновым мы встретимся где-то по пути, и до стационара доедем вместе. Дело происходило 18 мая. Забегая вперед, скажу, что увидел его я только на четвертый день после этого, к концу дня 21 мая.

Дорога шла по слегка всхолмленной степи, низкорослая травянистая растительность которой только начинала оживать – в мае в этих местах стоит еще ранняя весна. Кое-где по сторонам дороги виднелись небольшие голубые озера, а когда машина пересекала невысокие перевалы, впереди открывалась панорама Байкала. Мы въехали в поселок весьма непрезентабельного вида из нескольких домишек, часть которых выглядели полуразрушенными. А вот и стационар – три или четыре вагончика и ни одного человека!

Сначала мы думали, что вот-вот подъедет Пыжьянов, и нас пустят в теплое помещение. В это время года средняя дневная температура на Байкале составляет 9.9 °С, а по ночам опускается до 2.5°С. В такой обстановке пришлось сварганить ужин на костре, а затем устраиваться на ночь в палатки, не держащие тепла.

Утром возникла мысль вскрыть какой-нибудь из вагончиков. Оказалось, однако, что двери и окна каждого не просто забиты досками, но перекрыты также металлическими балками, прикрученными наглухо толстенными болтами. Идею хозяев стационара понять было нетрудно – население поселка, на окраине которого располагалась база, составляли буряты маргинального свойства. Они направляли всю свою энергию на поиски спиртного или чего-то такого, на что его можно выменять. А стационар месяцами оставался без присмотра.

Но нам-то от этих трезвых размышлений было не легче. Мы отчетливо понимали лишь одно: в нашем жалком лагере все время кто-то должен оставаться сторожем, то есть на экскурсии нельзя было уходить всем вместе. Тут-то кстати пришлись две студентки, которые и не очень-то стремились познакомиться с местной природой.

Сказать по правде, им в этом отношении не слишком повезло. Местность отнюдь не отличалась ни красотой ландшафта, ни обилием живности. Мы находились в дельте реки Сармы, в поселке того же названия [207]. Это плоская безлесная низина, хаотически пересеченная там и тут протоками разной ширины, которые очень затрудняли передвижение по местности. Среди птиц, как и в Култуке, самыми многочисленными и заметными были опять же черные вороны. Чайки лишь изредка пролетали над нами – гнездились они на острове, видневшимся вдали через пролив под названием Малое море. Я попытался сосредоточиться на овсянках – здесь, к счастью, обитали и белошапочные, и такие, которые на первый взгляд выглядели наподобие обыкновенных. Первым делом следовало поймать заманка, и там, где овсянок было больше, на одной из полян с редкостойными лиственницами, я развесил две паутинные сети. Но дело не ладилось, во многом из-за подавленного настроения, в котором мы все находились.

Погода стояла мрачная, время от времени моросил дождь, а главное – удручало то, что невозможно было выспаться. К рассвету все начинали замерзать в своих спальниках, и приходилось вставать чуть свет и быстро-быстро разводить костер. К тому же запасы продовольствия грозили вскоре подойти к концу, а у меня заканчивались сигареты. Магазина же в бурятском поселке, как и следовало ожидать, не было и в помине.

В преддверии третьей ночи я попытался, как принято сейчас говорить, «переломить ситуацию». Метрах в ста от нашего лагеря стоял дом без окон. Не знаю, каково было его первоначальное назначение, но вдоль длинных его стен тянулись в два этажа дощатые нары. Большую часть этого дня наша команда разгребала битое стекло и мусор на полу, чтобы здесь можно было без опаски ходить в темноте. После ужина сгребли угли из костра в металлическое ведро, найденное у лагеря и взяв его с собой, гуськом в темноте отправились справлять новоселье. Нельзя сказать, что в помещении без окон спать было намного комфортнее, но все же под крышей было на 3–4 °С теплее.

Но вот, на четвертый день появились хозяева стационара, которые даже не дали себе труда извиниться за свое безответственное поведение. А чего извиняться-то. Ну, прожили четверо суток на поляне перед заколоченными жилыми помещения ми. Но не на морозе же в 30 °С! Пускай привыкают неженки-москвичи к суровой жизни бородатых сибиряков-таежников! Ни до, ни после мне не приходилось сталкиваться с подобным нарушением этики полевого гостеприимства.

В составе десанта неожиданно оказался мой коллега по прошлым экспедициям Александр Рубцов. Его вместе с нами поселили в вагончике, где можно было, наконец, основательно отогреться. Он собирался изучать биологию черных ворон, но быстро понял, что дело это, во-первых, весьма трудоемкое (ему пришлось бы все время лазать по деревьям), а во-вторых, не сулящее каких-либо принципиально новых результатов [208]. Я предложил ему заняться овсянками, и эта наша совместная работа растянулась затем на многие годы.

На следующий день нас с Димой доставили на ближайший остров, занятый огромной колонией чаек – не менее нескольких тысяч пар. Мы пробыли здесь до самого вечера, стараясь получить как можно больше материала, поскольку по настроению наших любезных хозяев сразу поняли, что второй раз нам здесь побывать уже не придется. Пока мой напарник ловил чаек на гнездах, я пристроился на краю обрывистого утеса, и, не сходя с места, потратил несколько часов на съемку видеофильма. Удалось запечатлеть на пленку практически все характерные особенности поведения этих птиц, в том числе и манеру воспроизведения долгого крика. Сразу стало ясно, что ни по характеру телодвижений, ни по вокальному аккомпанементу таких акций эти чайки не имеют ничего общего с хохотуньей. А ведь чаек Байкала, так же как и средиземноморских, было принято считать подвидами так называемой «южной серебристой чайки». Просто на том основании, что ареалы всех четырех форм тянутся непрерывной полосой от побережий Пирененейского полуострова на западе (форма atlantis ) вдоль всего Средиземного моря ( michahelis ), через Причерноморье, Прикаспий и озера западного Казахстана (хохотунья cahinnans ) до Монголии и Байкала ( mongolicus ).