Евгений Панов - Зоология и моя жизнь в ней

Несколько слов о кордоне. В 1988 г. здесь, на озере Клешенское, была основана летняя база «Станции реинтродукции редких видов птиц». Прирученные пары журавлей, выращенных в неволе, привозят сюда с наступлением весны из вольер зимнего питомника в Архаре. Птицы гнездятся в окрестностях кордона в условиях, близких к естественным, а птенцов выращивают люди для пополнения контингента журавлей, которые позже получают возможность перейти к жизни в природе. Я мог с крыльца наблюдать за тем, как пара даурских журавлей готовится строить гнездо на лужайке, всего лишь метрах в 15 от человеческого жилья. Это зрелище в глазах каждого стороннего посетителя кордона могло служить неоспоримым свидетельством эффективности той программы, которую наметили для себя орнитологи заповедника. Позже они смогли торжествовать, когда в конце апреля 2015 г. на кордоне появился даурский журавль, выращенный на Станции, выпущенный на свободу год назад и скитавшийся где-то на протяжении всех зимних месяцев.

О благополучии журавлей заботился в основном Сергей Николаевич Басос, заместитель директора по общим вопросам, а наши молодые коллеги работали здесь по темам, связанным с изучением всех аспектов биологии прочих местных пернатых. Алексей исследовал состав фауны, миграции и особенности гнездования разных видов, в частности, куликов, а Михаил был особенно увлечен в то время изучением образа жизни дальневосточного аиста, чему позже была посвящена его кандидатская диссертация.

На мои расспросы о сорокопуте ребята отвечали, что никогда не встречали этих птиц в ближайших окрестностях кордона. Они пообещали мне организовать в ближайшие дни поездку на машине в те более отдаленные места, где на рубеже 1980-х и 1990-х гг. сорокопутами вплотную занимался Сергей Винтер. А мы пока что, не теряя времени, сосредоточились на наблюдениях за даурскими журавлями.

Надо сказать, что интерес к сигнальному поведению журавлей впервые возник у меня еще пять лет назад, в 2002 г., после посещения питомника Московского зоопарка близ поселка Сычево [290]. Я попал туда, в общем, случайно, когда приехавший на несколько дней в Москву Вячеслав Васильев попросил меня показать ему питомник. Там в больших вольерах содержали четыре вида этих птиц, в том числе журавлей даурских и японских. Я накопил там неплохой видеоматериал, но одно дело снимать взаимоотношения пернатых в вольере, а совсем другое – наблюдать и фиксировать поведение птиц, живущих свободно в естественной обстановке.

Даурский журавль. Grus vipio

Здесь, помимо резидентной пары даурских журавлей, вокруг кордона постоянно можно было видеть диких представителей этого вида и другого – журавлей японских. Иногда и те и другие прилетали на базу и вступали во взаимодействия с хозяевами территории. Особенно интересно было наблюдать их реакцию на появление одной крупной особи японского журавля, который как бы игнорировал права «даурцев» на этот участок. Два или три раза нам с Катей посчастливилось отснять длинные эпизоды враждебных стычек между хозяевами и пришельцем, переходившие в итоге в жестокие драки.

Таким съемкам мы отдавали по несколько часов в день, а поскольку на кордоне не было электричества, возникла проблема регулярной зарядки аккумуляторов. Поначалу она казалась неразрешимой, но тут нам на помощь пришел Николай Балан. Раз в два-три дня он включал, по нашей просьбе, автономную электростанцию, и она работала столько времени, сколько требовалось для подзарядки питания двух наших видеокамер.

Однажды Алексей, вернувшись из дальней пешей экскурсии, порадовал меня сообщением, что видел клинохвостого сорокопута и даже сфотографировал его. На следующий день он отправился туда же, но на этот раз птицы там не оказалось. История с каменкой монашкой повторялась в точности. Ничего удивительного в этом не было, поскольку еще Сергей Винтер установил, что гнездовой участок пары этих пернатых составляет никак не менее квадратного километра. Поэтому получить детальные сведения об их поведении можно лишь в том случае, если знать местоположение гнезда, где птицы пребывают достаточно регулярно.

Апрель подходил к концу. Алексей договорился по телефону с одним из егерей, что тот приедет на выходные из Архары на кордон и повозит нас по его окрестностям на своей «Ниве». Ее владелец пообещал пожертвовать своим свободным днем, чтобы ублажить гостей из Москвы. Поехали первого мая вчетвером: сам водитель, Алексей и мы с Катей. Поначалу все шло точно так же, как и во время экскурсий из Муравьевки: так же холодно, неуютно и те же тщетные попытки подманить кого-нибудь на магнитофонные записи. Начинало казаться, что и здесь дело кончится ничем.

И вот очередная остановка. Все мы, стоя на холодном ветру вокруг машины, напряженно осматриваем окрестности, теперь уже без всякой надежды на успех. И тут Катя опускает бинокль и говорит: «Посмотрите туда, не сорокопут ли это?» На расстоянии не менее километра от нас какая-то птица то зависает в воздухе невысоко над землей, трепеща крыльями, то усаживается ненадолго на верхушки невысоких деревьев. Похоже, что мы нашли то, что искали.

Напрямик туда проехать невозможно. Машина петляет по степи, объезжая по целине островки леса, и вот перед нами одно из тех деревьев, конфигурацию голой кроны которого мы запомнили, глядя одновременно в три бинокля. А вот и сам сорокопут! Я включаю диктофон – никакой реакции. Достаю из машины шест с закрепленным на нем чучелом самки этого вида, привезенной мной из Москвы (с трудом выпросил ее в Зоомузее с обещанием вернуть назад). Ставим эту приманку на открытом месте, что бы ее было хорошо видно со всех сторон и ждем с полчаса, что будет дальше. Ничего! Да и самой птицы уже не видно.

Алексей уходит, сказав, что обойдет пешком все ближайшие ивовые рощи и попытается понять, что можно делать дальше. Снова поиски иголки в стоге сена?.. Он отсутствует около часа и возвращается победителем. Обшаривая островки леса, он просто самим своим приближением спугнул самку, сидевшую на гнезде. Там – неполная еще кладка из четырех яиц.

Становится теплее, и на обратном пути на кордон я решаю, что на днях попрошу привести нас сюда и остаться ночевать неподалеку от гнезда, чтобы рано утром попытаться записать голоса его хозяев. Кажется, уж тут-то мы не промахнемся!

Два дня спустя ближе к вечеру нас сажают в лодку, чтобы перевезти на другой берег озера, где уже ждет машина. На воде, лишь частично освободившейся от зимних оков, еще плавают большие льдины. Лодка с размаху наезжает на одну из них, и я падаю назад, сильно ударяясь серединой спины о металлическую скамейку. Болевой шок – задет какой-то важный двигательный нерв. Пытаясь принять прежнее положение, я начинаю сомневаться, что вообще смогу свободно двигаться в ближайшее время. Кое-как залезаю в машину и всю дорогу ерзаю, пытаясь сесть так, чтобы хоть как-то утихомирить не проходящую ни на минуту острую боль в спине.