Матвей Хромченко - Солист Большого театра

Шестого ноября 1941-го по случаю 24-й годовщины Октября в осаждённой Москве на станции метро «Маяковская» состоялось торжественное собрание. На платформе соорудили сцену, трибуну доставили из Большого театра, стулья – из соседних к станции Маяковского театров. У перронов по одну сторону в вагонах устроили гардероб, по другую – буфет, столы накрыли… Члены Государственного комитета обороны и правительства приехали на поезде метрополитена, как был доставлен Сталин, история умалчивает. После его доклада в концерте выступили артисты театров, работавшие в годы войны в Москве и доставленные в столицу самолётом из Куйбышева. Был среди них и вернувшийся с фронта Хромченко – или он лишь запевал с оркестром театра «Интернационал»? о чём сужу по выданному ему 6-го ноября пропуску № 230 «артистам и оркестру» за подписью майора госбезопасности Смородинского.

Весной 1942-го Воспеваемый повелел сочинить новый государственный гимн (с тех пор «Интернационал» исполняли только на партийных съездах), поручив заниматься столь ответственным делом секретарю ЦК ВКП/б/, возглавлявшему Совинформбюро и Главное политуправление Красной Армии Щербакову, затем комиссии во главе с Ворошиловым. Комиссия привлекла всех крупных композиторов – Шостаковича, Хренникова, Хачатуряна, Дунаевского (и др.) и поэтов – Антокольского, Тихонова, Гусева… (эту уникальную историю подробнейшим образом исследовал, публикуя фрагменты архивных документов и воспоминаний участников, Игорь Шап, Интернет).

В итоге сто семьдесят (!) композиторов написали двести двадцать три (!) варианта музыки, пятьдесят поэтов (!) – восемьдесят семь вариантов текста!.. Дискуссии с депешами-отчётами на самый верх длились полтора года, заключительное обсуждение прошло – в присутствии Сталина, именно он, понятно, мог выбрать окончательный вариант – в Бетховенском зале Большого театра. До того исполнения разными хорами не позволяли высочайшим экспертам оценить качество музыки, поэтому на последнем прослушивании гимн (А. Александрова, С. Михалкова и Г. Эль-Регистана) в сопровождении оркестра ГАБТ под управлением Александра Мелик-Пашаева запевал Соломон Хромченко (в дуэте).

Об этом мне сказал отец, такое нафантазировать он не мог, даже напившись, чего с ним не случалось, но я нигде не мог найти подтверждение. И только в изданном к 70-летию Победы сборнике «Война и музыка» обнаружил текст коменданта Большого театра А. Рыбина: «Играли мелодии оркестр ГАБТа под управлением А. Мелик-Пашаева, духовой оркестр С. Чернецкого, ансамбль А. Александрова. И всякий раз Молотов просил повторить произведения, сыгранные музыкантами А. Александрова и С. Чернецкого. Он говорил при этом: „Оркестр Большого театра ту же мелодию умеет преподнести как-то по-своему, высокопрофессионально, мелодично, эпохально. (А перед тем): Сталин, Молотов, Маленков слушали произведения с разных расстояний и в разных залах. Под аккомпанемент концертмейстера С. Стучевского распевали образцы гимна баритон Ал. Иванов и тенор С. Хромченко“»… (значит, учили несколько вариантов текста – М. Х.).

Наконец, в мае 1945-го в Георгиевском зале Большого Кремлёвского дворца Генералиссимус чествовал командующих войсками Красной Армии, по ходу банкета произнёс застольную речь, завершив её знаменитым тостом за здоровье русского народа («выдающейся нации из всех наций, входящих в состав Советского Союза»).

В промежутках между тостами руководство страны, генералитет и гостей услаждали «искусством». Начинал гала-представление хор им. Пятницкого, в серёдке блистал ансамбль народного танца Игоря Моисеева, завершал краснознамённый ансамбль автора гимна. Солистами же, кроме Якова Флиера, были исключительно первачи Большого театра: Максим Михайлов и Валерия Барсова, Галина Уланова с Владимиром Преображенским и Ольга Лепешинская с Петром Гусевым, Алексей Иванов, Марк Рейзен, Мария Максакова, Ирина Масленникова, Наталья Шпиллер, Вера Давыдова.

Как в такую компанию попал Хромченко, а не Козловский или Лемешев, мой родитель до конца жизни понять не мог. Сегодня моя версия: благодаря… Леонтьеву, который в те годы вёл кремлёвские концерты, определяя их программы и исполнителей. А уж Яков Леонтьевич не только знал вкусы главного заказчика [36], но согласовывал всё и вся на всех уровнях, вплоть до самого высокого, иначе быть просто не могло.

Стоя метрах в шести от Сталина, сидевшего спиной к артисту рядом с Молотовым [37]и о чём-то с ним разговаривавшего (!), он запел «Вот миновала разлука унылая, пробил свидания час» с ликующим финалом: «Словно весенняя песнь соловьиная, наша воспрянет любовь»… (Чайковский и Великий князь К. Романов, романс «Первое свидание»).

Отзвучала последняя нота – и ни единого хлопка: руководитель государства «не повернув головы кочан» и, скорее всего, «чувств никаких не изведав» длил беседу с соратником, а потому и «народ безмолвствовал». Что в этот момент испытал певец, можно догадаться, но ему не оставалось ничего другого как, обрывая паузу, восславить весну Великой Победы песней Эрнесто Тальяфери «Привет тебе, красавица весна». С первой неаполитанской ноты Сталин прервал беседу, развернулся лицом к исполнителю, дослушал до конца и «медленно сводя ладони» (так отец запомнил) начал аплодировать, тут уж всполошилась вся военная и правящая челядь – маршалы, генералы, министры…

…

Владыка любил «шутить».

Наслаждаясь простенькими по сюжету фильмами «Весёлые ребята» и «Волга-Волга» – помнил все смешные реплики! – выдал создателям второго премию своего имени. Что ему не помешало авторов сценариев Владимира Масса, Михаила Вольпина, Николая Эрдмана… отправить в ссылку, к счастью, недолгую, а после помилования за сценарий фильма «Смелые люди» вознаградить той же премией. В другой киноленте ему понравился исполнитель роли Тараса Шевченко (одноимённый фильм), наутро тридцатилетний Сергей Бондарчук проснулся народным артистом СССР. Одно время любил и Леонида Утесова с его блатными «Мурка», «Лимончики», «Гоп со смыком», приглашал в Кремль, но разлюбил, и хотя тот в «…ребятах» был партнёром Любови Орловой – оба главные персонажи, премией не осчастливил.

Любя Козловского, посреди ночи отправил за ним машину, чтобы «наш хохол» развлёк его с компашкой клевретов, не интересуясь, здоров ли, может ли петь, нет ли у него завтра спектакля или концерта, а отказаться Иван Семенович никак не мог. Его родной брат Фёдор, в начале века известный на Украине певец, в 1919-м попав за границу с Украинской хоровой капеллой, домой не вернулся (как и её руководитель Александр Кошиц), принял священнический сан, жил под Нью-Йорком. Об этом на Лубянке и Хозяин знали, поэтому единственное, что спасало заложника, пожизненно «избавленного» от зарубежных гастролей, было его благоволение.