Ольга Книппер-Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 1: 1899–1927

Володя лежал такой красивый, такой значительный и с такой глубокой тайной, кот. он и унес с собой в могилу.

Вот уже и 20-й день прошел… На 9-ый мы были в монастыре, служили панихиду и в церкви постояли, за обедней, потом они поехали к Литвиновым. Была я у них с ночевкой, опять все перебирали, вспоминали, думали – как это могло случиться. 31-го опять служили панихиду, потом они были у Володи, брата, потом пришли обедать ко мне, встретили Новый год и ночевали у меня.

В сочельник 24 обедали тоже у меня, вспоминали именинницу [1408], тебя, ночевали тоже у меня и утром пошли к Храму Спасителя, служил патриарх.

Если бы было возможно уехать в Ялту! Это было бы самое лучшее и для них, и для тебя. Проехать теперь трудно, но при первой возможности я буду убеждать их ехать к тебе. Это была моя первая мысль.

Надо говорить с Иваном о револьвере (Миша просит его вернуть), а тяжело. Борис Фишер был очень удручен и говорит, что никак не мог ожидать такого исхода. Некоторым барышням Володя говорил будто бы, что он покончит с собой, но в таком тоне, что никто не принимал это серьезно… Кто может знать, как складывался у него этот таинственный процесс, как он пришел к такому решению… Д-р Алексеев говорил родителям, что рано или поздно, но он кончил бы этим. Не говорил ли он это в утешение? Думает, что Володю угнетало его физическое здоровье.

Новый год мы встретили покойно и интересно. Были Чеховы, мама с Николашей, Володя с Габриель. Ели, пили чай, часов в 10 начали вспоминать монологи из чеховских пьес: как они подходят к переживаемому – точно предсказание. Я начала читать то, другое, прочла 4-ый акт «Чайки», потом Иван Павл. и Володя подсовывали мне разные рассказы, так незаметно и подлетел Новый год. Только успели елочку зажечь, а шампанское уже не успели разлить. Пили на несколько минут позднее. Тут же вскоре загорелась вата под елкой, и пламя было до потолка и по всей комнате сыпался огненный дождь. Было красиво, но страшно. Я в одну секунду принесла кувшин с водой, и залили столик. Говорят, хорошая примета.

Часам около двух я уехала к Станиславским. Было приятно ехать одной по Москве. По улицам шли толпами обыватели, всюду голоса, оживление… Не страшно было, и потому необычно. Там досидели до света и гурьбой пошли домой: Боткины, Хохловы, Кореневы, Качаловы. Я полежала часок, встала, посидела с Чеховыми за кофе, а когда они ушли, легла часов в 10.

София Влад. очень плакала, когда подошел Новый год. Бедная, бедная… Всё думается о них.

Писала ли я тебе, что револьвер он потихоньку взял у Миши? Я была у Миши с Фишером, и он рассказывал, что Володя болтал, сидел у письменного стола и, вероятно, воспользовался тем временем, когда Миша выходил, чтоб вынуть это убийственное орудие.

Миша в день смерти Володи – но он не знал еще ничего – играл «Сверчка» и после 1-го акта, увидев солдат на площади, так испугался, что убежал в гриме домой, и пришлось выдавать деньги публике, т. к. кончить спектакля не могли. Ему дали отпуск на ½ года, но, конечно, он ничего для своего здоровья не сделает. Оля живет у матери. Жалко ее как-то. И Мишу жалко. М-м Лулу лежит уже 2-ой месяц – был тиф, теперь воспаление брюшины, мучается страшно из-за хозяйства, народу много, забот масса, а сама лежит. Аду я совсем не вижу, она все там, ночей не спит. И с девочкой хлопот много. Трудно всё.

Как-то жутко за молодежь. Сегодня была у меня сибирячка моя, помнишь, я тебе говорила? Она живет на Пресне, в квартире, где снимают комнаты студенты, курсистки, и мне рассказывала такое, что у меня волосы дыбом встали… В чем молодежь находит радость… Все вроде Ольги Драч [1409]… Не то смешно, не то страшно… Ну пока, целую тебя, обнимаю. Будь крепка, здоровей. Оля .

Твоя телеграмма пришла сейчас вечером [1410].

Письма О.Л. к М.П. за этот год хранятся: ОР РГБ, 331.77.39.

6 янв. 1918 г. [Москва – Ялта]

Это мое третье письмо .

Не знаю, доходят ли до тебя мои письма, милая Маша. Заказные не принимают. Очевидно, и срочная телеграмма Альтшуллеру не дошла, а то бы ты узнала не из газет о катастрофе. Я послала на другой же день.

Москва утонула в снегах… Приходится пробираться по тропинкам, некоторые переулки совсем замело, и как будто и попыток не делают для расчистки…

У меня сегодня вертится фраза Ани из «Вишн. сада»: «Я не спала всю ночь, томило меня беспокойство»… Мучительно беспокойно, правда… Неизвестность. И что еще ждет нас впереди?! Отсутствие хлеба, муки…

Иван Павл. с Соф. Влад. должны выселяться из своего гнезда – приказано [1411]. Что-то тупое и гнусное. Я вчера пробовала пойти в Совет на Скобел. площади, чтоб узнать и рассказать какому-либо главарю о том, что делается, может, там и не знают. Но вчера был такой волнительный день, они никого в двери не пускали, и я только полюбовалась на штыки. Сегодня Крещение, а завтра у меня утренник [1412], но 8-го опять попробую. Жаль, что Малиновские в Петрограде [1413].

Я вчера была на Миусской. Они укладываются. С Иваном ходила на твою квартиру, смотрели, что , где можно поставить. Терьян [1414]кабинет отдает, т. ч. они пока поместятся в мамашиной комнате, а кабинет – чистая горница. Для вещей нашли подвал или сарай на Долгоруковской. Я звала их к себе жить пока, но, конечно, им в том районе хочется быть, чтоб получать сведения, быть в курсе дела. Как это ужасно. Завтра я их жду к себе с ночевкой. Бедные, бедные! Ах, если бы их скорее отправить в Ялту! И тебе и им лучше.

Прошлой ночью сижу я, как обыкновенно, в столовой, читаю, раскладываю пасьянс (ложусь поздно), вдруг выстрел, другой, и еще, и еще – совсем перед домом… На другой день узнаю, что разбито пулей окно надо мной. Очевидно, метили в мои освещенные окна, т. к. и внизу и вверху было темно… приятно? К выстрелам мы уже привыкли, но от этих я что-то вскочила, точно предчувствие. Стало неприятно сидеть при свете. И жутко как-то, ведь я одна, кругом тишина, каждый звук тревожит.

Сегодня я была у Гликерии Никол. [1415]. Очень она тебя целует и очень потрясена тем, что произошло в Чеховской семье.

Сейчас шли после «Трех сестер», и опять стреляют.

Ну, кончаю, милая Маша, здоровей и крепни, теперь надо быть мужественной, собирать все силы. Целую тебя крепко, кланяйся Варв. Ив. [1416]с супругом, Шаляпиным, Полиньке, Паше. Обнимаю тебя. Оля .

Получила ли черный лоскут?

20 янв. 1918 г. [Ялта – Москва]

Милая Оля, наконец-то я получила от тебя сразу два письма, от 3 и 6 янв. Боже мой, какое мучительное время я пережила! Я, узнав случайно из газет об ужасном событии (это было 24 дек., у меня были гости, и один из них, редактор, принес кучу газет, котор. мы уже не читали несколько дней), чуть с ума не сошла: рыдала, рвалась уезжать, не хотела верить, не спала и страдала невыносимо… Потом несколько затихла и мучительно ожидала каких-нибудь вестей. Варвара Ивановна Эрманс получила письмо от Зеля, и только тогда я узнала ужасную правду… Альтшул. еще ничего не получал от тебя. Вообще у нас почты не было недели три, только случайно проскальзывали письма, а газеты изредка получались как-то багажом. От несчастных родителей я совсем не имею известий, хотя послала им телеграмму и письмо [1417]. Пренеприятное время мы переживаем!! Это удивительно, что я тебе сейчас пишу и что мы живы пока! У нас была такая страшная пальба и война на море и суше, что никакое перо не опишет!! Через нашу дачу пролетали пули и снаряды, сотрясались стены, дребезжали стекла, но мы остались невредимы, сидим внизу. Я ожидала и почти была уверена, что снаряд попадет в мою комнату и в кабинет. Вообще дело дрянь, Ялта исковеркана, гостиницы разбиты и разграблены, пострадало много дач. Разбиты деревни Никита и Дерекой. Воевали с татарами и офицерами… Победили большевики. Ялта пережила неизгладимый ужас! Жертвы революции похоронены в городском саду… Буржуям плохо, трепещут бедняги. Жить боязно, и нет надежды, что когда-нибудь будешь в Москве. Я так огорчена смертью Володи, что мне все равно, я не боялась, только была раздражена. Дорогой мой юноша, мой сын, зачем он погиб так рано?! Ему тяжко было жить, он был очень самолюбив и правдив бесконечно… Я нежно его любила, и последнее время он относился ко мне дружески нежно и ласково. Я даже и не думала, что со смертью его моя жизнь потеряет смысл, мне кажется, я не перенесу этого горя… Я плачу все время, не осушая глаз… Ирина Шаляпина ходит ко мне и тоже плачет, что-то между ними было… Все, все, кто его знал, подавлены этим событием, жалеют его и говорят, что любили его… Что делать, видно так Богу угодно наказывать людей. Бедняги старики, как я хочу их видеть, мучительно хочу. За что, за что им такое наказание? Труженики всю жизнь, на старости изгнанники… И в Ялту-то приехать немыслимо. Говорят, на ж.д. расстреливают, обкрадывают и проч.