Мария Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 2: 1928–1956

Успела посмотреть последнюю генеральную «Плодов просвещения» – и, в общем, хорошо, смешно, но не совсем это Толстой. Для теперешней публики сойдет, а для культурной – не знаю. «Потерянный дом» приказали снять – пора [1100].

Спасибо за пересланные цветочки, вдыхала их аромат, и мне казалось, что я в ялтинском саду, кот., надеюсь, скоро увижу в его новом одеянии .

Извини, что так криво-косо пишу, неудобно лежа писать.

Кот наш Тимка невероятных размеров – точно теленок.

Болезнь моя некстати, надо спешить записывать «Чайку».

Как я жалею, что ты не можешь видеть сейчас возобновленного «Дядю Ваню». Вася Орлов чудесно играет Д. Ваню – такого еще не было. Соня сейчас очень выросла [1101]. Астров – Ливанов – стал серьезнее, вдумчивее, и голова напоминает К. Коровина. Яншин по-прежнему хорош [1102], но… Тарасова – кукла, роль Елены проехала мимо нее. Без нее был бы прекрасный спектакль.

В Б. театре началась юбилейная возня – читаешь?

Спасибо за последнее письмо – я так и знала, чт оты напишешь. Целую.

О Новодевичьем пишет тебе Софа.

Я одеревенела от лежания и от бессмысленной жизни. Езжу кататься за город. Где стоит памятник Ленину на набережной? Целую. Оля

[13 июня 1951 г. Ялта – Москва]

Милая Олечка!

Сейчас Ел. Ф. прочла мне письмо к ней Софочки, и мне так стало больно, что вы обе сомневаетесь в моем искреннем желании видеть вас обеих в Доме Чехова А.П . Да я бы с ума сошла, если б вы не приехали!.. Я с трудом переношу разлуку с тобой и живу только тем, что мы видаемся летом все-таки. Зиму эту я прохворала, да и теперь еще чувствую себя плохо, хотя хочется не сдаваться. Для приема родственников у меня нет сил, и я их не жду.

Мне жаль, что ты сейчас не видишь нашего сада – парка, как его теперь называют. Жду, жду с нетерпением. Маша .

Низ начали приготовлять.

Томашевская обедала у нас – я была рада ее видеть.

Датируется по почтовому штемпелю.

14 июня 1951 г. Москва [В Ялту]

А начала писать 11 июня, во!

Здравствуй, Машенька, дорогая. Надеюсь, скоро увидимся и наговоримся, наверное не могу сказать, когда именно. Болезнь моя все планы разрушила.

Только на днях начала на люди показываться. Вчера записывала на радио мою статью о Горьком [1103]. В Студии смотрела «Дети солнца» [1104], сегодня смотрю еще экзамен, завтра поеду посмотреть выставку Н.П. Ульянова – она закрывается. Еще хочу записать три моих сцены из III акта «Чайки» – не знаю, выйдет ли что. Нет Треплева настоящего. Чувствую себя неважно. Очень трудно дышу, вся точно деревянная, в голове шум, глохну, зрение стало хуже. Ну и вообще пора, пора…

Маша, в начале июля прими, будь добра доцента Ленинградского Пединститута им. Герцена Павла Матвеевича Евдокимова. Он несколько раз был у меня, пишет диссертацию о Чехове, и вот очень просит тебя принять его («просит благосклонного ее разрешения на визит с определенной целью»), так он пишет мне.

Получила ли ты что-нибудь из Южно-Сахалинска? Из Учительского института?

Думаю в первой половине июля перебраться в южные владения.

Во время болезни запоем перечитывала «Войну и мир», читала жадно, с упоением.

Сошел юбилей Б. театра, я по радио слушала, шуму много было… и обид тоже. Вчера после радио проехали с Софой к Белорусскому вокзалу, посмотрели памятник Горькому – очень хорош [1105]. А Чехов где?

Была вчера на выставке Ульянова, очень приятно. Я еще лежала, когда открылась выставка, и вот застала ее в последний день. Многое вспомнилось… Хорош портрет Конст. Сер-ча, Гоголевой [1106], неплох А.П. Чехов; чудесна Голубкина по силе – рисунок тушью, ну вообще настоящий художник. Молодчина его вторая жена – нелегко было устраивать. Мои два портрета там же – чудесная Раневская и в черном.

После болезни я довольно часто ездила кататься по окрестностям Москвы по шоссе: Ленинградскому, Волоколамскому, Дмитровскому, Можайскому, где-нибудь в лесу останавливались, и я немного ходила; ой, хорошо сейчас в лесу – молодая зелень, особенно дубы хороши, птицы поют, аромат, до боли хорошо. В комнатах стоят цветы, люди добрые приносят.

Тимка наш уже не кот, а огромный котище, баки, штаны, хвост необычайно пышные – такого еще не было у нас зверя.

Андрей наш уехал на работу (геологи) с своим факультетом, и знаешь куда? Под Бахчисарай – жду письма с адресом. Значит, увидимся, надо будет тебе его показать.

Москву всё озеленяют, всюду липки здоровые уже. Недавно были с Аней [1107]в Ботаническом саду – масса народу, детей, но ни шуму, ни крику, многие сидят с рукоделием, дети, начиная с пупсов, бродят неуверенными ножками, девушки сидят с книгами, дети играют в мячи, сидят пожилые и старики – я с удовольствием наблюдала, как люди отдыхают. Парк чудесный, много цветов.

Лева мечтает пожить в каком-нибудь колхозе на Волге и побродить. Маша все сдает экзамены, чтоб получить диплом, специальность франц. язык.

Читала ли ты в «Советском иск.» или «Литературной», что плохо обстоит дело с Таганрогским музеем? Директорша как-то была у меня в прошлом году, и не показалась мне инертной.

Зося и Марина часто бывают. Дорохины хотели ехать в Кисловодск, но Николаю, с его сердцем, врач не советовал, и они опять будут в Пестове.

Из окна глаз отдыхает на пышном зеленом сквере на площади Моссовета, к вечеру бьет фонтан…

Ну, Маша, кончаю, не пишется, потому что плохое настроение, увидимся – поговорим. Софа целует и вместе со мной шлет привет Ел. Фил., Полиньке (как ее здоровье), Любочке. Тебя обнимаю крррепко и целую. Твоя Оля

[25 июня 1951 г. Москва – Ялта]

Профессор категорически запретил поездку на юг до сентября. Теряюсь, куда деться. Прости невольное беспокойство. Подробности письмом Целуем. Ольга

Датируется по надписи от руки на телеграмме.

25 июня 1951 г. [Москва – Ялта]

Маша, дорогая, была я у своего профессора. Он выслушал меня – ничего не прописал, и я поняла, что неважно у меня с легкими и сердцем. Потом спросил: говорить вам откровенно честно? Я говорю – конечно. Я категорически против поездки в Крым сейчас, в сентябре – пожалуйста.

Вот теперь и обдумываем, куда и что. Решили так, что если можно добиться Барвихи, это было бы самое лучшее, но вряд ли туда попадешь. После Кремлевской больницы ход в Барвиху очень прост, а сейчас – не знаю. Попрошу Фадеева, чтоб поговорил. Вот-с.

А я, Маша, так уже замечталась о нашей нижней квартире в музее, о чудесном саде. И Гурзуф как-то расстроился. Можно было бы и не послушаться профессора, да в случае, опять заболеешь – уж очень жалко всех окружающих, а главное и тебя и Софу. Я опять только вылезла из двух гриппов, опять кололи меня пенициллином. Дышу тяжело.