Мария Чехова - О.Л. Книппер – М.П. Чехова. Переписка. Том 2: 1928–1956

17 сент. 1934 [Москва – Ялта]

Милая Маша, посылаю тебе фотографии двух милых старушек [430]. Радуйся.

Холодно, надела теплое платье и хожу уже в драповом… Грустно и печально. Первые дни стояли чудесные, а холода, ой, не хочется. Вчера вечером получила первое письмо от Любы, а то уже негодовала. Твой жемчуг отправлю с Милей, кот. едет в Алупку и, конечно, передаст Любе или тебе лично.

Живу в одиночестве и тишине. Навещает Софа, Лорд, был Дерман, кот. принципиально согласен тебе помочь [431], но ты должна ему написать подробно. Он должен был приехать к тебе, но у них расстройство: издат. «Мир», кот. выпускает мою книгу, закрыто, и будет выпускать ГИХЛ [432]. Он очень огорчен.

У меня оказался невроз сердца и аорта расширена – все это пустяки, но подлечиваюсь. Играла уже два раза; в театре большие пертурбации с приездом К.С., смена кабинета [433].

Иностранцы надоели [434]. Был ужин в Метрополе на 400 человек, сидели до 3-х часов. Был прием у нас, смотрели днем «Фигаро» [435], и теперь разболелась.

Может, ты съездишь в Гурзуф? Люба заболела в вагоне, еле доехала – воспаление почечных лоханок, лежала пять дней. Андрей спит и ест прекрасно и один не убегает с площадки, спит на моей кровати. Няня пока без места, обретается у нас. Я бы ее продержала до их новой квартиры. Бонны меня пугают. Уже начались Чеховские вечера [436]. 24-го читаю воспоминания в Горном институте. 30-го в ЦДК и в Университете.

Ну, Маша, будь здорова, пиши, пожалуйста, не забывай, всем привет. Твоя Оля .

Адрес Дермана – Москва 59, 1-ая Бородинская ул., д. 5, кв. 11. Абрам Борис. Дерман.

17 сентября 34 г. [Ялта – Москва]

Ну вот, милая моя Оля, вчера я наконец съездила в Гурзуф!

Катер теперь ходит два раза в день – в 8 часов утра и в 2 часа дня до Алушты в оба рейса. Поехали мы с Ольгой Германовной утром. Нас встретила Валя и с ней маленькая козявочка в бумазейной пижаме. Козявочка оказалась Андрюшей, котор. вышел меня встречать. Он узнал меня, обнял за шею и поцеловал. Я дала ему плавающую уточку и грушу, он взял в обе ручонки и громко, размахивая ими, стал говорить мне про море, про краба, котор. есть у него живой и про бешеные огурцы, котор. растут там по дорожке. Вместе мы дошли до калитки, и он с восторгом мне все объяснял. Я очень, очень была рада повидать этого милого ребенка. И не плохо, что он приехал в Гурзуф. Так хорошо все воспринимает – купается, его окатывает волна, и он не боится, бегает постоянно к Сереже с Валей.

Пока я занималась с Сережей, он несколько раз прибегал ко мне с какими-нибудь новостями. Загорел и окреп. Хорошо спит на твоей кровати (он живет в твоей комнате с бабушкой, она спит на моем диване) и хорошо ест. Ходит голеньким в трусиках, хотя у нас уже холодно. Я вчера совсем озябла. К вечеру море так разбушевалось, что пришлось вернуться на автобусе.

Лева с Любой поместились в комнате Лорда, а в Софочкиной живет женщина-композитор, котор. зовут Зара, и она с армянской фамилией и очень еврейским лицом. Кажется, с ней живет и муж, тут же, тоже композитор и тоже с армянской фамилией.

Теперь Капитолина приходит каждый вечер и ее семья в полной смычке. Как видишь, твой дом перенаселен и как будто мест уже нет, но все-таки меня очень гостеприимно оставляли ночевать!!

Люба нездорова и выглядит очень неважно, у нее, кроме глаз, какая-то непонятная болезнь. Болит то в груди, то в животе, ей больно даже смеяться, а материала там для смеха много. Особенно ей хотелось смеяться, когда Лева сказал, что он пригласил гинеколога, котор. придет в 6 часов вечера. Лева, по-видимому, очень озабочен болезнью Любы.

За весь день моего пребывания в Гурзуфе меня не покидала тоска ни одной минуты, мне было грустно, что нет той жизни и той обстановки, к котор. я привыкла и котор. так сильно люблю. Ну что ж, подождем будущего лета. Пока же буду принимать посетителей, котор. прет вовсю . Сегодня были два американца, они приехали с фестиваля [437]. Один из них передал мне от тебя привет, это тот самый, у котор. ты жила в Нью-Йорке, что ли. Они меня очень утомили – много говорили, снимали, и я не догадалась предложить им расписаться в Красной книге [438].

Я очень устала, милая Олечка!.. Хотела написать Софочке, да видно, не смогу.

Была у Екат. Никол. Она заболела желудком так, что звали доктора. В.И. был недоступен. Ек. Ник. несколько раз подходила к его комнате и осторожно прислушивалась, дверь была заперта. Он очень озабочен недоразумениями, котор. происходят у вас в театре [439]. К нему приезжал Павлик Марков и другие. Вчера у меня был доктор Доброхотов – он по нервным болезням, – говорил, что его приглашали к Екатер. Ник. Она заболела нервами. Вообще там что-то… Ее умиляет наша дружба с тобой, она несколько раз спрашивала меня, пишу ли я тебе. Я ей сказала, что я тебя люблю больше, чем ты этого стоишь… Извини, пожалуйста.

Вышла сейчас на балкон, холодюка страшный – это от того, что сейчас еврейские «кучки», потом опять будет жарко. Пожалела гурзуфцев!

Доктор Робинерзинер просил меня передать тебе только два снимка, но я посылаю четыре, мне очень нравится дом с решеткой. Если тебе не нужны две фотографии с + на изнанке, то верни мне их обратно.

Привет Николаю Дмитр. Где он?

Тебя и Софочку крепко и нежно целую. Маша .

Пиши, не дожидаясь от меня писем. Пиши о театральных делах.

Шкатер – так называет катер Андрюша, неизвестно почему?

Умоляю тебя и Софочку писать мне почаще. Ужасно тоскливо и одиноко!..

Я прямо смакую тот протокол или выписку из протокола, котор. вы мне поднесли в день Ма-Па-Да. Глупо, но ужасно смешно и мило.

4 окт. 1934 г. Москва [В Ялту]

Милая Маша, спасибо тебе за обстоятельное художественное послание – описание твоего визита в Гурзуф, – так все близко почувствовалось, а то мои не умеют описывать, т. к. не чувствуют Гурзуфа и нашей жизни в моем уголке.

У нас стоит чудесная осень, только несколько дней постоял холод осенний, а сегодня я ходила в одном моем коричневом костюме, и так не хочется холода и зимы! Вчера приехал Лева и уже гоняет и музыканит вовсю.

Лорд с 21-го в Ленинграде и приедет 7-го – там огромный успех «Бахчисарайского фонтана», и Шуша, бывший на генеральной, писал отцу, что вместо Пушкина выходил кланяться Ник. Дмитр. – ха, ха! [440]Софа забегает ко мне, она сипит и хрипит, т. к. работает среди ужасающего ремонта.

В театре невесело, не знаю, к лучшему ли многие перемены постов. Играю много. Устраивают всё Чеховские вечера, но как-то несерьезно. У нас хотят ставить «Три сестры» – не знаю, складно ли выйдет [441]. Я против. Может, ошибаюсь.

Живу тихо, порядочно хожу пешком. Делают мне уколы – какое-то новое средство.