Креативы Старого Семёна

В семидесятые, когда началась эмиграция, уехало, как известно, и несколько гроссмейстеров. На новом месте они продолжали играть в шахматы, но об их результатах в наших изданиях, понятно, ничего не сообщали.

И вот как-то раз один московский мастер зашел в редакцию "64" к Рошалю.

– Александр Борисович, тут у меня ученик интересную партию сыграл. Может, напечатаете?

– Давай, посмотрим. Как его фамилия?

– Шульман.

– Не пойдет. И так нас ругают, что слишком много еврейских фамилий. Но то гроссмейстеры, это еще туда-сюда, а тут даже не мастер. Нет, не пойдет.

– А вы допустите опечатку. Пусть он будет Шульмин. Партия-то хорошая.

– Поостри в другом месте,– отрезал Рошаль. – Закрыт вопрос. Ладно, слушай, тут я в Chess Life прочел, представляешь, Лейн и Шамкович поделили первое место в открытом чемпионате Америки.

– Так напишите об этом в журнале,– предложил мастер серьезным тоном.

– Ты что, совсем .....,– покрутил Рошаль пальцем у виска.

– Нет, ну почему, если придумать хороший заголовок... Вот, например: "Советские гроссмейстеры – чемпионы США". Звучит же.

Рошаль был настолько ошарашен, что послал собеседника только через несколько секунд.

Вспомнил один случай, который произвел большое впечатление на моего приятеля. Он неизменно рассказывал эту историю, когда мы с ним садились выпивать.

"Иду я после работы по улице, прохожу газетный киоск. Киоскерша сидит, пожилая такая женщина.

– Дайте, пожалуйста, "Вечорку",– говорю.

Она от возмущения аж из окошка своего высунулась:

– Допился! Ты что, не знаешь, что по понедельникам "Вечерка не выходит?!?

И я ушел, ни слова ей не сказав. Да и что тут скажешь".

Из всех радостей прежней жизни у Анатолия Петровича осталась только водка. И то – раз в неделю, грамм сто пятьдесят максимум. Здоровье, что поделаешь, семьдесят один год – не шутка. Ну еще, правда, Анатолий Петрович покуривал, но совсем чуть-чуть.

Выпивать он садился на кухне. Варил картошку, селедку разделывал, заправлял маслом и лучком. Хлеб он любил черный, бородинский. Когда все было готово, клал перед собой пачку «Беломора», доставал из холодильника запотевшую бутылку и включал старенький черно-белый «Электрон». Можно было начинать.

Анатолий Петрович выпил первую рюмку, закусил. По телевизору шли какие-то театральные посиделки. Знаменитый актер рассказал, как однажды его коллега вышел играть после стакана и что-то там начудил. В антракте директор театра стал ему выговаривать:

– Ответственный спектакль, а вы пьяны!

– Я пьян?!? Я взволнован революционной темой!

Байка имела успех, да и Анатолий Петрович тоже засмеялся. Выпил вторую рюмку и стал думать: Все же интересные люди – актеры. Рассказывают разные пустяки, а люди слушают и радуются. Вот меня, допустим, пригласят в такую передачу. Что я расскажу, чтобы было всем интересно? Разве что как году в семидесятом сидел я в кафе «Лира», там, где потом первый «Макдоналдс» открыли, и началась в зале драка. Кто-то свою девушку к Кобзону приревновал. Так, ничего серьезного по нынешним временам. Кулаками помахали, да и всё. Единственное – Кобзону парик сшибли. Вот это, может, еще и послушают, посмеются.

А вот, например, ездили мы в командировку, а Юра Кувалдин, хороший был парень и голова светлая, еще в поезде в запой ушел. И два дня мы на завод ходили, а Юра пил в номере. А потом Валера, наш завлаб, ему говорит:

– Юра, как хочешь, кровь из носу, а завтра надо на завод. Совещание у главного инженера, твой вопрос, твоя компетенция. Давай, приходи в себя.

А тот ему:

– Да как же я пойду! У меня вон – брюки мятые, да еще и заляпал я их чем-то.

И Валера лично Юрины брюки отчистил и выгладил. А утром Юра кое-как побрился, руки-то тряслись, и повели мы его на завод. Сели в кабинете главного инженера, я слева, Валера справа, Юра между нами. Ну, началось совещание, человек десять заводских и нас трое, то да се, и вдруг я гляжу – Юра-то заснул! Я его в бок толкаю, он глаза открывает, удивленно смотрит на главного инженера. И громким таким шепотом:

– Валера, где мы?

Ну вот и чем эта история хуже тех, актерских? Только расскажи я ее по телевизору, все бы со скуки померли. А тут ничего, слушают, смеются.

Тут Анатолий Петрович не выдержал, закурил. И стал вспоминать Юру и его несчастную жизнь. Как он постепенно спился, как его выгнали с одной работы, с другой… А потом, презираемый женой и взрослым уже сыном, умер. Были похороны, а после вдова пригласила всех домой, помянуть. В ту самую кооперативную квартиру, на которую Юра зарабатывал, строя в собственный отпуск коровники где-то в Сибири. Во главе стола сидела вдова и ее друг – вальяжный такой, с золотым перстнем. И как-то было неловко, посидели часок, да и уехали. Пока ждали автобуса, Валера долго рассказывал про сетевой маркетинг, а потом стал уговаривать Анатолия Петровича купить какие-то лекарства, которыми он, бывший завлаб и кандидат наук теперь торговал. Что делать, жизнь есть жизнь.

А по телевизору актеры все смеялись, пели песни и говорили друг про друга прочувствованные слова.

Анатолий Петрович выпил еще две рюмки, помыл посуду и пошел спать. В следующий раз, думал он, засыпая, надо бы что-нибудь повеселее вспомнить. Наташу, например, она вроде жива еще. Или Галю, тут внука ее недавно встретил, взрослый уже парень.

Был в клубе "Буревестник" начинающий судья К. Молодой парень, спортивный такой, крепкий. Постепенно рос, набирался опыта, получил первую судейскую категорию и, наконец, назначен он был главным судьей мастерского турнира, уж не помню, кажется, финала МГС "Буревестника".

Участники собрались на открытие, главного судьи нет. Им объяснили - да здесь он, просто в соседней комнате работает над речью. Минут через тридцать появляется К., лицо бледное, руки дрожат. Положил перед собой бумажку с тезисами, долго в нее смотрел, потом говорит, запинаясь:

— Товарищи, турнир проводится в соответствии с Шахматным кодексом СССР. Приступим к жеребъевке.

Отсудил К. турнир нормально, и, казалось, впереди ждали его сияющие высоты - республиканская, всесоюзная, а потом и международная категория, командировки, близкое знакомство с корифеями и прочее. Но вместо этого он исчез. И в шахматных клубах больше не появлялся. Много лет спустя встретил я его на улице. Разговорились. Все у него было хорошо: работает, женился вот недавно, в очереди на квартиру стоит. Спрашиваю:

– А что же ты судейство забросил?

– Да не по мне это, понимаешь, не по мне! Уж больно нервное дело.