Креативы Старого Семёна

И женщина обернулась к своей потерявшей бдительность противнице.

И сказала: «Кикимора болотная!»

И вышла. И пошла домой, счастливо улыбаясь.

В метро, в час пик, прижало меня толпой к высоченному парню. И вот мы едем, я смотрю – у него на груди значок, кругляшка такая пластмассовая. А на ней что-то написано по-английски. Единственное слово, которое я понял – апартеид. А он говорит: «Ну, чего уставился? Я против апартеида в Южной Африке!» Ну, против, так против. Едем дальше. На пересадочной станции толпа схлынула, в вагоне стало свободно. Парень отошел от меня подальше. Я газету достал, читаю. Вдруг слышу его голос: «Которая баба беременная - той, да, надо место уступать. А так – постоит, ничего с ней не сделается!»

Как славно в московском метро бороться с апартеидом в Южной Африке!

Утром в вагоне метро рядом со мной стояли два полковника и читали «Правду». Там был напечатан некролог. Умер писатель N. Писатель он был посредственный, мягко говоря. Да и написал-то за свою долгую жизнь всего ничего. Но должностей занимал много – и в Союзе писателей, и в разных общественных организациях. Поэтому некролог был подписан, как тогда говорили, «руководителями партии и правительства».

Офицеры тщательно изучили и текст некролога, и руководящие подписи. Потом обменялись впечатлениями.

— Вот смотри, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии, секретарь Союза писателей, – сказал один.

— Пожалуй, на генерал-полковника тянет! – подытожил второй.

Вечером, в автобусе, рядом со мной стоял мужик средних лет в изрядном подпитии. В руках у него были сумки с продуктами. И разговорился он с одной женщиной.

— Вот приеду домой, картошки нажарю, поужинаю…

— А чего ж вам жена-то не нажарит? – спросила женщина заинтересованно.

— Жена от меня ушла, - печально ответил он. И, помолчав, продолжил:

— Ну и правильно. Я же алкоголик. А алкоголиков надо стрелять. Из автомата! Всех до одного! Но... - тут он задумался, - обедняет Россия!

Зачем я это вспоминаю? Да и сам не могу сказать, честное слово.

…И вот она вслед за мной вошла в вагон метро, протиснулась, оттолкнув меня, на освободившееся место, подвигала своим мощным задом, отвоевав себе еще немного пространства у сидящих справа и слева, достала из сумки кроссворд, и, шевеля губами, стала заполнять свободные его клеточки. Расплывшаяся, бесформенная женщина, в возрасте, с болезненным лицом.

Я смотрел на нее сверху вниз. Когда раздражение ушло (как же, она ведь просто-таки прорубалась к освободившемуся месту, я был для нее лишь досадной помехой, которую надо было убрать), стал я придумывать для себя ее прошлую жизнь – детство в коммуналке на окраине города, пьющий отец, замученная мать, школа, танцы, первая любовь, потом несчастливое замужество, ребенок, тяжелый, изнуряющий физический труд , днем на фабрике, вечером дома, редкие минуты счастья и быт, уродливый, неустроенный, отнимающий все силы и истощающий душу быт. Сын вырос, женился, живет отдельно. Она едет к внучке, это бывает раз в неделю, она испытывает что-то вроде спокойного, умиротворенного счастья. Внучка ее любит, радуется, играет. А потом, через несколько часов, снова через весь город, с больными ногами, да еще и мест нет свободных, молодежь пошла, места никто не уступит, домой – туда, где уже, проводив собутыльников, спит пьяный муж, где немытая посуда и зассанный сортир.

Да как же не озлобиться на весь мир, как же не оттолкнуть меня, наглого мужика, вставшего на пути и мешающего ей хоть самую малость, десять минут, спокойно посидеть? И мне ли ее судить.

В старые времена на Центральном телевидении было всего четыре программы (или канала, как это сейчас принято говорить). Четвертая называлась "Учебная". Очень хорошая была программа, кстати. Там шла "Шахматная школа", преподавали иностранные языки, были учебные циклы по физике, математике, химии. И по гуманитарным наукам - литературе, истории (Фоменко тогда еще не было, а история уже была) были очень качественные учебные курсы. С театральными вставками. Да много там чего было хорошего.

И вот однажды один мой знакомый, назовем его Изя Гольдштейн, подрабатывал на этой самой Учебной программе. Дело в том, что там готовилась передача по "Слову о полку Игоревом". А у Изи были приятели в постановочной части. И они его определили в массовку - Игореву дружину. Дали ему бутафорские меч, кольчугу и шелом. И Изя несколько дней снимался. Ему заплатили какие-то небольшие деньги. Мало того, приятели умудрились на бланке Центрального телевидения выписать ему справку и поставить на ней печать. Справку он бережно хранил и всем показывал.

Справка

Дана Гольдштейну Израилю Соломоновичу в том, что он с 10 по 14 сентября такого-то года являлся русским богатырем.

Подпись

Печать

В советские времена работал со мной один программист. Вполне благополучный, ленивый такой. Ни в каком диссиденстве не замешанный. Политикой не интересовался. И вообще, вроде бы, ничем не интересовался. Кроме женщин, разумеется.

И вдруг узнаю, что он подал заявление на выезд. Я удивился, спрашиваю его:

— В чем дело, что тебя здесь не устраивает?

— Да ты понимаешь, все могу принять в социализме, кроме одного.

— Чего именно?

— Да того, что производительность труда должна расти более быстрыми темпами, чем благосостояние трудящихся!

Я когда-то об этом человеке писал, он работал вместе со мной. Борис Петрович, спившийся интеллигент. Он любил повторять: "Социализм, победивший в одной, отдельно взятой за ж... стране".

Недавно мне рассказали, как он умирал. Борис Петрович лежал в больнице, ему сделали операцию. Навестить его пришел сослуживец Петька. Принес бутылку, они ее распили. Через несколько дней другой сослуживец принес ему апельсины, соки и прочее, что принято в этих случаях. Борис Петрович мрачно осмотрел содержимое пакета и сказал:

— В следующий раз пусть Петька приходит.

И уж немного об армии. История из семидесятых годов.

Один московский мастер, окончив институт, отслужил год рядовым. В обычной строевой части. А не в спортроте, где служили даже кандидаты в мастера.

А получилось это так. Сначала ему предложили спортроту. Он почти уже согласился, но тут возник новый вариант - тренером в одну из московских военных академий. Еще лучше. Дело было практически решено.

А в этой академии уже был тренер, штатский человек, на зарплате. Кандидат в мастера. И он узнал, что на его место берут другого. Встретился с этим мастером и говорит: