Креативы Старого Семёна

— Слышал, в Москву Никсон приезжает?

— Ну да, приезжает, Лев Васильевич. И что с того?

— Возможны сионистские провокации, - тут он посмотрел прямо в мои семитские глаза.

Испытание я выдержал, даже не сморгнул. Лев Васильевич погрустнел.

— Ладно, - закончил он уже упавшим тоном, - если что узнаешь, сразу мне сообщай.

— Само собой, - согласился я.

Его не боялись, даже дразнили:

— Лев Васильевич, знаешь, как в народе называют нашу новую Конституцию?

— Ну, ну? – оживлялся он, отвлекаясь от бумаг.

Спрашивавший, убедившись, что все на него смотрят, тихо и доверительно сообщал:

— Не поверишь, Лев Васильевич, но так прямо и называют - манифестом развитого социализма!

— Сука ты! – обижался Лев Васильевич и снова утыкался в свои бумаги.

Впрочем, обижался он недолго. Да и человек он был, в сущности, не такой уж плохой. Любил рассказывать о своей жизни, так счастливо сложившейся, он был уверен, благодаря его, Льва Васильевича, огромному уму. Хотя, как казалось окружающим, ума там не было. Не то что огромного, а даже и никакого. Была хорошо зарабатывавшая жена. И еще родная сестра, вышедшая в свое время замуж за студента из университета Патриса Лумумбы и уехавшая с ним куда-то в Латинскую Америку. Раз в пару лет Лев Васильевич летал через океан повидаться с сестрой. Ну и шмоток прикупить. Что-то в семью, что-то на продажу.

Говорили, что в молодости, до женитьбы, был он горьким пьяницей. Мне как-то в это не верилось. На работе ни разу не видел, чтобы Лев Васильевич выпил хоть чуть-чуть. Правда, он часто рассказывал, как вчера дома уговорил полбутылки, чем закусывал, и что он после этого смотрел по телевизору.

Книг Лев Васильевич не читал, по театрам не шлялся. Один раз, правда, попал в консерваторию, на концерт Рихтера. Приятель позвал, сказал, что там можно склеить телок. Склеить, однако, никого не удалось, и вечер этот Лев Васильевич всегда вспоминал с содроганием.

Вообще женщин он любил, часто вспоминал о былых победах. Завистливо смотрел на молодых сотрудников.

— Куда идешь, Игорек? – остановил он как-то моего приятеля.

— По бабам, Лев Васильевич, по бабам.

— А что ж ты, Игорек, никогда старика Льва с собой не возьмешь?

— Так бабы-то худые все! – с серьезным лицом отвечал тот.

— А-а-а, худые, - разочарованно тянул Лев Васильевич, - ну иди тогда.

А в общем жизнь его текла размеренно и плавно. Работа, дом, летом дача. Раз в два года к сестре. Потом продать шмотки. И так много лет, пока не вышел он на пенсию.

Недавно мне сказали, что Лев Васильевич уже умер. Наверное, дети вспоминают его с любовью. Отец он был хороший, заботливый. А что стучал, так они про это и не знают. А если б кто-то им и рассказал, то не поверили бы. А даже если бы и поверили, то нашли бы ему оправдание – время, дескать, было такое, что делать. Заставили, наверное.

Кто знает, может, они и правы.

Знаменитый фильм Сергея Параджанова «Тени забытых предков» был снят в шестьдесят четвертом году. Но на московские экраны вышел не раньше шестьдесят шестого. Иначе бы я его не посмотрел, дети до шестнадцати на этот фильм не допускались.

Тут хочется отвлечься и кое-что напомнить молодым читателям. Во-первых, ни Интернета, ни DVD, ни видеомагнитофонов тогда еще не было. И фильмы смотрели в кинотеатрах. Ну и по телевизору, но там новые картины не показывали. Во-вторых, эротических сцен – в нынешнем понимании этого слова – в советских фильмах практически не было. Герой и героиня если и ложились в постель, то исключительно в нижнем белье. А то и в верхней одежде. И главное, неизвестно зачем. В иностранных же картинах эротические сцены в прокате вырезались почти полностью. Увидеть – хоть на секунду – на экране обнаженную женскую грудь было событием не меньшим, чем увидеть ее же в жизни. Или в реале, как сейчас говорят. Резали всех, не щадили даже Феллини. Обычными были разговоры вроде такого:

— Вот у меня приятель в прошлом году в Венгрию ездил, так там «Анжелика и король» идет час пятьдесят две, а у нас час тридцать четыре!

Потом, в конце шестидесятых - начале семидесятых, наступило некоторое послабление. Которое потрясало неподготовленного зрителя. Помню, как один сорокалетний мужчина, уже лет двадцать вполне успешно плодившийся и размножавшийся, пришел на работу совершенно ошарашенный – накануне он посмотрел «А зори здесь тихие». Сцену в бане он описывал всем, кого встретил, несколько дней подряд.

Тем не менее даже в восьмидесятых порядок сохранялся. Если в фильме присутствовал даже намек на эротику, на сексуальность, то на такое кино ставился гриф «Дети до шестнадцати лет не допускаются».

Возвращаюсь, однако, к Параджанову. Его фильм прогремел, получил несколько призов на фестивалях. О нем много писали еще до выхода на отечественный экран. Критики говорили о новаторстве режиссера, о живописности картины. Рассуждали о поэтическом кино. Отмечалось также, что фильм требует зрителя чуткого, сопереживающего. Одним словом, подготовленного.

И вот, вооружившись всеми этими знаниями, я отправился в кинотеатр. Небольшой, человек на сто, зал был полон. Начался фильм. Люди шумели, громко переговаривались, короче говоря, мешали мне смотреть кино. «Вот же народ, - думал я, - пришли не знают на что. Уж если не нравится, встань да уйди!»

Впрочем, так и произошло. Только не сразу, а примерно минут через сорок. После того, как на экране появилось неслыханное – обнаженное женское тело. И не на мгновение, нет. Невероятно смелая по тем временам сцена с участием артистки Татьяны Бестаевой длилась чуть ли не минуту. Потом публика дружно встала и ушла. В зале осталось человек десять, не больше.

Фильм закончился, я шел домой мимо телефона-автомата, где зритель, уже подготовленный, инструктировал приятеля:

— Сходи, не пожалеешь! Мура жуткая, но зато в середине голую бабу показывают! А дальше можно не смотреть.

Один раз в жизни я видел счастливую женщину. Это было очень давно, в семидесятые годы.

Дело было так. Я шёл на работу и обогнал двух молодых женщин. Обогнал, иду и слышу их разговор за моей спиной.

— Я счастлива! – говорит одна. – Я счастлива!

И таким в самом деле исполненным истинного счастья голосом она это сказала, что я поневоле обернулся. Действительно, на лице была прямо-таки написана радость необычайная. Иду и думаю – что же у неё случилось? Полюбила? Вышла замуж? Квартиру получила? В конце концов, в лотерею выиграла «Волгу»?

—Я счастлива! –продолжала она. – Я подложила стелечку, и совсем не жмёт! Ну абсолютно!

Вот и вся история. А при чём тут социализм? Глупый вопрос. Кто жил тогда, тот поймёт. А кому не повезло – и объяснить не берусь.