Начало гражданской войны.

Из всех сотрудников Савинкова, должен сознаться, с наименьшей продуктивностью работал я, ибо у меня в Москве не было ни знакомых, ни связей с политическими кругами. Проработав больше месяца в штабе, я просил Савинкова освободить меня, но он меня задержал до конца апреля, т.-е. до того времени, когда мы убедились, что деятельность нашей организации должна пока прерваться. К этому убеждению мы пришли после получения сведений от нашей контр-разведки и после закрытия тех анархистских клубов, в которых помещались члены нашей организации.

На боеспособность организации можно надеяться только тогда, если её члены соблюдают формы военного строя, т.-е. если, проживая в отдельных частных квартирах и работая на частной службе, они все-таки находятся вместе, в распоряжении известного начальника. Такую возможность создавали клубы анархистов. Хотя большевики анархистов не любили, но и не тревожили их. Я не помню, каким образом явилась мысль использовать анархистские клубы, но знаю только, что уже в начале апреля 60–70 членов нашей организации было помещено в этих клубах. Это обстоятельство весьма облегчило организационную работу, так как после этого не нужно было ломать голову, придумывая, где помещать приезжающих из провинции членов нашей организации. Теперь я мог снабдить их пропуском и направлять к нашему «главанарху», который их размещал в занятом анархистами особняке. Во главе наших анархистов стоял «Сережа» — артиллерийский капитан, наружность и характер кот. во всех деталях напоминал литературный тип анархиста.

В апреле большевики разогнали и закрыли наши клубы. Возникло подозрение, что мы преданы немцами, так как ни один из клубов немецких анархистов не был тронут. Иногда подозрительные действия «Сережи» заставляли нас отказываться от его услуг. Арестованные при закрытии наших клубов офицеры после месячного ареста были освобождены.

Для развития союзной деятельности мне часто приходилось разговаривать с военными организациями разных партий, а именно, с боевыми организациями правых эсеров и народных социалистов. Но, несмотря на все их желание, они нам помочь не могли из-за своей бедности. В конце апреля Савинков получил авансом некоторые суммы из тех кредитов, которые он собрал из дипломатических сфер. Вместе с тем удалось поставить организацию на более твердую почву: было решено временно приостановить расширение организации и сосредоточить всю деятельность на рабочей пропаганде. В связи с этим, я постарался получить отпуск отчасти для того, чтобы устроить свою семью, отчасти же потому, что в Москве мне начала грозить опасность.

Выше я упомянул, что самой серьезной боевой силой большевиков были полки 1-й Лат. стр. бригады, т.-е. те полки, которыми я командовал на Рижском фронте. Понятно, что все стрелки этих полков знали меня лично, и так как им была доверена караульная служба в Москве, они не могли не заметить моего хождения по московским улицам и очень легко могли меня выследить. Нам не раз приходила мысль воздействовать на эту опору большевизма, и, наконец, мы принялись за дело.

Между стрелками началась такого рода пропаганда, что конец большевиков не далеко, что после их падения родина не примет примкнувших к большевикам стрелков и что поэтому настало время действовать. Вместе с тем им рекомендовалось использовать ожидаемую демобилизацию и не записываться в Красную армию, как этого добивались народные комиссары, а уехать из Москвы и найти работу в далекой Сибири. Свободную дорогу и пропитание на два месяца им гарантировало «Национальное Объединение Латышских воинов», которое уже приехало в Москву. Пропаганда имела большой успех. Очевидно, самим стрелкам надоело такое положение. Во время демобилизации 1 — го Лат. стр. полка (полки демобилизовались по очереди, начиная с первого) в Красную армию из 400 человек записались только 60. Остальные пожелали уехать в Сибирь. Когда был сформирован первый эшелон уезжающих и на Ярославском вокзале погружен в вагонах, явилась группа матросов с бронепоездом под начальством членов «Исколастрела» (Исполнительного Комитета латышских стрелков) и арестовала двух офицеров, у которых хранились продовольственные деньги эшелона. Эшелон, в котором было около 120 стрелков, частью был задержан, а частью уехал без денег. Вскоре после того меня на квартире искали два раза за один день три военных человека, но меня, к счастью, не было дома. Все это говорило о том, что мне в Москве работать больше не дадут. Поэтому я решил приняться за работу вне Москвы, там, где у меня больше знакомых и связей. Обстоятельства благоприятствовали осуществлению этой мысли.

Большевики в это время серьезно принялись за организацию Красной армии. В салон-вагонах на Брестском вокзале находился штаб формирования. Там же в поезде жили генералы, назначенные окружными начальниками. Я познакомился с некоторыми из них и кое-что предпринял для того, чтобы забронировать за собой должность какого-нибудь начальника в тех войсковых частях, которые предполагалось сформировать в Ярославле и в Костроме. В этих городах, а также в Рыбинске в мирное время стояла дивизия, в которой я служил, и здесь у меня было много знакомых как из офицерства, так и из гражданского населения. Я очень хорошо знал эти города и их окрестности. Одним словом, здесь было все то, чего не было в Москве, необходимо было только найти такое легальное положение, которое могло бы обеспечить меня в ближайшем будущем. Оставив свой адрес будущему командующему Ярославским военным округом, я выехал из Москвы в конце апреля, передав исполнение своих обязанностей Перхурову. Вместе со мною выехал ближайший мой помощник — капитан Рублис, бывший адъютант 2-го Рижского Лат. стр. полка.

Телеграммы из Ярославля я ждал целый месяц. Все это время я провел в Сызрани вместе с семьей.

Совдеповцы в Сызрани в то время по большей части занимались своими личными делами и спекуляцией. Поэтому они не были так страшны, как их товарищи в Москве. Только впоследствии, когда я в Сызрани доживал последние дни, из центра пришло предписание организовать «Чрезвычайку», которая начала свою деятельность обходом квартир буржуазии и интеллигенции и произвольными арестами. Три таких бандита, вооруженные револьверами, вломились в мою квартиру, но мною уже тогда от командующего Ярославским военным округом была получена телеграмма, которая произвела на них должное впечатление.

В Сызрани я собрал сведения о местном офицерстве. Оказалось, что их здесь около 500 человек, но ни один из них не состоит в организации, ибо цены на продукты здесь стояли очень низкие, и недостатка никто из офицерства не чувствовал. Сведения я отослал в Москву, но ответа не получил, и в ночь с 1-го на 2 июня выехал в Ярославль.